Сегодня вопрос о создании в России ювенальной юстиции обсуждается довольно интенсивно, о чем свидетельствуют многочисленные публикации, множество конференций, семинаров, обучающих программ, федеральные и региональные программы, законопроектная деятельность, расширяющаяся сеть учреждений для несовершеннолетних, экспериментальные и инновационные площадки по введению ювенальных технологий, наконец, издание данного журнала, где освещаются все эти направления работ.

Не всякое правосудие в отношении несовершеннолетних можно считать ювенальной юстицией. «Ювенальная юстиция» – понятие, имеющее собственное содержание. Вряд ли можно назвать какую-либо страну с идеальной системой ювенальной юстиции. Но даже если бы мы и нашли такую, это не означает, что возникшая в одних условиях (исторических, политических, социальных, культурных), она может быть перенесена на другую почву. Что касается конкретных организационно-правовых моделей, их разнообразие в мире достаточно велико². Однако если отвлечься от деталей, то можно выделить то, что определяет ее специфическое содержание: ювенальная юстиция – это воспитательная юстиция.

Задача настоящей статьи состоит в том, чтобы рассмотреть понятие ювенальной юстиции, проанализировать предпосылки ее создания, проблемы и направления развития и на этом основании обсудить проблемы и перспективы российского судопроизводства в отношении несовершеннолетних.

Предмет нашего рассмотрения ограничен одной областью – реагирования государства на правонарушающее поведение/преступления несовершеннолетних.

Предыстория: юные правонарушители и уголовная юстиция

Классическая модель ювенальной юстиции сформировалась в конце XIX-начале ХХ в. в оппозиции к карательному способу реагирования на правонарушения несовершеннолетних. В истории законодательств можно выделить на этот счет несколько, порой сосуществующих положений³:

1) уголовная ответственность наравне с взрослыми;

2) возрастная (безусловная) невменяемость (установление предела, до которого ребенок не несет уголовной ответственности);

3) условная вменяемость;

4) смягчение наказания;

5) исправление в благоприятной среде (в том числе, в специальных учреждениях);
6) воспитание вместо наказания.

И, наконец, седьмая позиция, она касается уже не столько ответственности за совершенные преступления, сколько иного типа реакции на детскую преступность вообще: профилактика как воздействие на порождающие ее причины. Хотя это положение является фактически развитием идеи необходимости воспитательной реакции – но уже не только на правонарушающее поведение, но и вообще на трудные жизненные ситуации ребенка, которые становятся благоприятной почвой для последующего совершения преступлений.

Соответственно, положение несовершеннолетнего в уголовном процессе прошло путь от равного с взрослыми через отдельные особенности к особому положению.

Как отмечают исследователи, уже в римском праве содержалось учение об ответственности и положении малолетних в уголовном процессе. Однако позднее инквизиционный процесс, сохранив некоторые возрастные границы подсудности, уравнял положение несовершеннолетних с взрослыми в уголовном процессе, и к ним применялись пытки и те же наказания, что к взрослым преступникам вплоть до смертной казни⁴.

В российском законодательстве до 1669 г. не обнаруживается каких-либо постановлений об ответственности малолетних⁵. В качестве первого законодательного определения ответственности несовершеннолетних в России обычно ссылаются на указ Сената от 23 августа 1742 г. (ПСЗ. Год 1742, № 8601), поводом для которого послужило дело об убийстве четырнадцатилетней девочкой Прасковьей Федоровой двух крестьянских детей. Указом определено, что в уголовных делах период малолетства продолжается до 17-летнего возраста, лица этого возраста не могут быть подвергнуты ни пытке, ни сечению кнутом, ни смертной казни.

Последующая систематизация российского законодательства привела к установлению полной невменяемости для лиц, не достигших 7-, а затем 10-летнего возраста, а для лиц от 10 до 17 лет – смягчение наказания. По российскому Уложению 1845 г. лицам в возрасте с 10 до 14 лет необходимо было определить наличие или отсутствие разумения (период условной вменяемости); для лиц в возрасте от 14 до 21 года действовало только положение о смягчении наказания. В Уставе уголовного судопроизводства условная вменяемость была распространена и на возраст 14-17 лет, по отношению к лицам этого возраста суд должен был всякий раз определять, действовали ли они с разумением (ст. 759). При установлении разумения наказания смягчались или заменялись на воспитательные меры; для лиц в возрасте от 17 до 21 года предусматривалось смягчение и замена наказания⁶.

Переход от равной уголовной ответственности с взрослыми к смягчению наказания и к созданию специальных учреждений для исправления и воспитания несовершеннолетних можно считать периодом предыстории ювенальной юстиции. А собственно возникновение ее знаменует принципиальная смена подхода (парадигмы) в реагировании на правонарушающее поведение⁷.

Период непосредственной предыстории ювенальной юстиции можно отнести к XIX в. Именно в это время проявился интерес юстиции к ребенку. Это явление было частью более широкого общественного и научного внимания к детству вообще. Понять предпосылки рождения ювенальной юстиции можно, если обратиться к социальной и культурной ситуации того времени – контексту социальных процессов и контексту идей.

Девятнадцатое столетие – век индустриализации, бурного развития капитализма, сопровождавшегося оттоком населения в города, разрывом традиционных социальных связей. Многие дети оказывались в неблагоприятной среде, заброшенные родителями, а то и вовсе на улице. Использовался тяжелый детский труд, который оказывал неблагоприятное воздействие на развитие организма ребенка. Нищета, отвратительные жилищные условия, плохое питание, невежество, пьянство, разврат, преступность оказывались той средой, в которой дети нередко вынужденно становились на путь бродяжничества, попрошайничества, проституции, преступлений. Как отмечали авторы того времени, отсутствие должного воспитания вело к «моральному одичанию». В этот период формируются социологические концепции причин преступности, в которых ведущими признавались социальные и экономические детерминанты. Это вело к осознанию, что фокус в реагировании на преступность должен сместиться к профилактике: «Крайне близоруко обращать все силы борьбы на детей-преступников и оставлять без внимания питающие их корни… Рациональным лечением в данной области является то, которое направляет свои силы на детей, находящихся в моральной опасности; на детей, оставленных без призора и воспитания»⁸.

Получают широкое распространение разного рода общественные организации, ставившие своей целью благотворительность, защиту детей от жестокого обращения, попечение о беспризорных, больных и пр. детей, нуждающихся в поддержке, создание благоприятных условий для воспитания и обучения. Открываются приюты, реформатории, школы, мастерские, клубы и пр. Впоследствии такого рода общественные объединения стали составной частью ювенальной юстиции⁹.

Прежде ребенка воспринимали как «уменьшенного взрослого», и только к концу XVIII-XIX в. заговорили о самоценности детской жизни, личности ребенка, значении воспитания. Мысли философов, писателей, общественных деятелей обращаются к педагогическим концепциям. Во второй половине XIX в. оформляются такие области знания как детская и педагогическая психология, к концу века появляется педология – комплексная наука о ребенке¹⁰. Развитие

педологических концепций переносит акцент в целях наказания от воздаяния к идее исправления. Особую актуальность и специфику эта точка зрения обрела в отношении к юным правонарушителям, развращающее влияние тюрьмы на которых признавалось особенно опасным и способствующим рецидивизму. Вредной признавалась также публичная позорящая и во многом непонятная ребенку официальная судебная процедура.

Последняя треть XIX в. ознаменована международным движением общественных организаций, тюремных деятелей, юристов, выступающих за особое положение детей в уголовном процессе и применение к юным правонарушителям воспитательных мер вместо карательных. Мировым сообществом была осознана необходимость реформ правосудия в отношении несовершеннолетних¹¹. Тем самым обе линии общественного и государственного реагирования: с одной стороны, на детей заброшенных, лишенных должного воспитания и ухода, и, с другой, – на совершивших правонарушения, стали «сходиться» в одном пространстве – попечения и воспитания.

Россия была включена в этот процесс. В каком-то смысле его итогом к концу XIX в. стал Закон от 2 июня 1897 г. «Об изменении форм и обрядов судопроизводства по делам о преступных деяниях малолетних и несовершеннолетних, а также законоположений об их наказуемости»¹², содержание которого составили дополнения и изменения в такие законодательные акты, как Уложение о наказаниях уголовных и исправительных; Устав о наказаниях, налагаемых Мировыми Судьями; Учреждение судебных установлений; Устав уголовного судопроизводства¹³.

Закон существенно изменил институт уголовной ответственности несовершеннолетних. Был снижен репрессивный потенциал наказания, санкции дифференцировались для возрастных групп от 10 до 14 лет, от 14 до 17 и от 17 до 21 года. Предпочтение отдавалось отдаче под ответственный надзор родителей или других лиц. Если за совершенное деяние предусмотрено наказание в виде тюремного заключения, оно заменялось на помещение в исправительные приюты или колонии для несовершеннолетних, а при их отсутствии – особые помещения для несовершеннолетних при тюрьмах или монастыри их вероисповедания. Для лиц от 14 до 17 и от 17 до 21 г., совершивших серьезные преступления, за которые предусматривались смертная казнь, каторжные работы, тюремное заключение, ссылка на поселение и т.п., наказания смягчались. К основным процессуальным положениям, внесенным эти Законом, относятся: участие законных представителей (применявшееся, однако, по усмотрению суда); регламентация таких мер пресечения, как отдача под ответственный надзор законных представителей и лиц, изъявивших на то согласие; помещение в исправительные приюты и отделения при исправительных колониях, помещение в монастыри исповедания подсудимых; выделение в особое производство дел о соучастии несовершеннолетних; особое производство о разумении (т.е. о наличии у обвиняемого понимания свойства и значения совершаемого им деяния и умения руководить своими поступками) для лиц от 10 до 17 лет; обязательная защита.

Современниками этот Закон подвергался критике, прежде всего, за то, что он все-таки коренным образом не изменил правосудие в отношении несовершеннолетних, ряд существенных для защиты интересов ребенка положений не стали гарантиями, а отданы на судейское усмотрение. Кроме того – это фактически относится к проведению Закона в жизнь – он оказался необеспеченным механизмами реализации. Последнее обстоятельство привело, к примеру, к тому, что такие меры пресечения и уголовные санкции, которые рассматривались законодателем как экстраординарные (помещение в особые отделения при тюрьмах или арестных домах) за недостаточностью исправительно-воспитательных учреждений на практике остались вполне ординарными. «Таким образом, мы видим, что именно то, что хотел устранить законодатель («чрезвычайно вредное и растлевающее влияние предварительного содержания под стражей»), узаконяется вновь, как чрезвычайная мера. Однако, насколько чрезвычайной является эта мера? …не остается все же тайной то положение, что вследствие недостаточности существующих воспитательно-исправительных заведений, фактически является невозможным несовершеннолетних старшего возраста от 14 до 17 лет помещать в названные учреждения и в силу этого содержание в особых помещениях при тюрьмах и арестных домах из меры чрезвычайной обращается в ординарную, разрушая все иллюзии законодателя»¹⁴.

Тем не менее, несмотря не некоторую половинчатость и нерешительность, Закон оказался серьезной новацией и обеспечил существенное продвижение становления ювенальной юстиции в России.

Ребенок и подросток – социализация и обретение идентичности

Так что же послужило основанием для создания особой юстиции? Первое, что кажется само собой разумеющимся, – необходимость проявления более снисходительного, гуманного отношения к малым и слабым. Но такой подход вполне отвечает пониманию ребенка как «неполноценного взрослого» и уже был реализован в таких институтах как «смягчение ответственности», «прощение наказания» и т.п. – т.е. таких, где карательная юстиция становится в каком-то смысле более пассивной в отношении правонарушающего поступка в том случае, если он совершен ребенком (подростком). Однако ювенальная юстиция отнюдь не пассивна, она не только не игнорирует, но, напротив, реагирует даже на такое поведение ребенка, которое для взрослого не является преступлением (прогулы школьных занятий, азартные игры, распитие спиртных напитков, побеги из дома и т.п.)¹⁵. Так что нас будет интересовать, какие особенности детского и подросткового возраста стали тем краеугольным камнем, который заложил фундамент детской юстиции, отличающейся от общеуголовной специфическим подходом к реагированию на правонарушающее и отклоняющееся поведение несовершеннолетнего.

Сегодня написаны горы научной, методической и популярной литературы по детской психологии и педагогике, где освещаются особенности каждого возрастного периода, проблематика девиантного поведения и агрессии детей и подростков и т.д. и т.п. Масса научных школ и направлений предлагают свои концепции, подходы и практические методы. Здесь не место для их анализа, поэтому остановимся в самых общих чертах лишь на нескольких моментах, важных с точки зрения обсуждаемой темы.

Сравним два положения. Первое – научное высказывание, второе – относится к современным международным стандартам в отношении к преступности несовершеннолетних. «В структуре личности подростка нет ничего устойчивого, окончательного и неподвижного. Все в ней – переход, все течет. Это альфа и омега структуры и динамики личности подростка. Это же альфа и омега педологии переходного возраста»¹⁶. «Молодежь – это поколение, которое развивается и, следовательно, все меры, предпринимаемые в ее отношении, должны носить воспитательный характер»¹⁷.

Ребенок попадает в поле юстиции, когда его поведение выходит за рамки допустимых правовых норм, становится правонарушающим. Юстицию интересуют внешние проявления, вопросы «внутреннего обоснования» поведения ее интересуют лишь вторично. Но именно эта «внутренняя основа» поведения и отделяет радикально ребенка (подростка) от взрослого. Осознание детства как особой стадии в развитии личности и роли социальных институтов в ходе этого развития стали тем фундаментом, на котором построена ювенальная юстиция. В этом плане нас будут интересовать, прежде всего, два процесса, рассматриваемые как составляющие возрастного развития – социализация и обретение идентичности. Это процессы «обобщенные», поскольку, в свою очередь, подразумевают рост и созревание организма, развитие интеллекта, воли, эмоциональной сферы, становление характера и пр.

В процессе развития у ребенка формируются высшие психические функции (по терминологии Л.С. Выготского), т.е. осуществляется переход от непосредственных, природных форм поведения к опосредованным, искусственным, сформированным в ходе культурного развития. Это касается как интеллектуальных функций (мышления, внимания, памяти), так и форм социального взаимодействия. Под социализацией понимается процесс усвоения индивидом социального опыта, социальных норм, убеждений, освоение навыков жизни в обществе, форм человеческого общежития. Психологическим механизмом такого усвоения является интериоризация – формирование внутренних структур человеческой психики за счет «сворачивания» и трансформации внешней деятельности и социальных взаимодействий во внутренние психические новообразования. Формы общения и связи с окружающими переводятся постепенно в формы самоорганизации – мышления, поведения, личности. Сначала контроль со стороны ближайшего окружения, потом – самоконтроль. Сначала одобрение других, затем – ощущение собственной компетентности. Сначала действие производится совместно с другими, затем индивидуально. Сначала спор, потом размышление. В этом смысле социальная среда оказывается не внешней обстановкой (животные тоже имеют среду обитания), а источником, формирующим личность.

Возрастное развитие протекает в смене эволюционных стадий и кризисов, в последних случаях взрослые начинают говорить о «трудных детях». «…Значительная часть детей, переживающих критические периоды развития, обнаруживает трудновоспитуемость. Дети как бы выпадают из системы педагогического воздействия, которая еще совсем недавно обеспечивала нормальный ход воспитания и обучения. В школьном возрасте в критические периоды у детей обнаруживается падение успеваемости, ослабление интереса к школьным занятиям и общее снижение работоспособности. В критические возрасты развитие ребенка часто сопровождается более или менее острыми конфликтами с окружающими. Внутренняя жизнь ребенка порой связана с болезненными и мучительными переживаниями, с внутренними конфликтами… В переломные моменты развития ребенок становится относительно трудновоспитуемым вследствие того, что изменение педагогической системы, применяемой к ребенку, не поспевает за быстрыми изменениями его личности»¹⁸.

Исходным «социальным атомом», где начинается процесс социализации, как правило, является семья. В младенчестве (согласно периодизации Э. Эриксона)¹⁹, если ребенок получает должный уход, и удовлетворяются его базовые потребности в безопасности, тепле, пище, контакте формируется такое фундаментальное образование как базовое доверие/недоверие к миру. Это некоторое исходное основание ощущения себя в мире. Вхождение в социум и освоение его норм неразрывно связаны с процессом формирования «я», т.е. становления идентичности.

Все больше отделяясь от матери, пробуя действовать в расширяющемся социуме, ребенок, оставаясь все еще чрезвычайно зависимым от взрослых, начинает проявлять определенную самостоятельность. Контроль взрослых очерчивает границы автономии и обеспечивает формирование у ребенка основ самоконтроля и воли. Самостоятельности противостоит неуверенность в себе и стыд. «Требуются и выдержка, и гибкость, чтобы правильно воспитать волю ребенка – помочь ему превозмочь свое чрезмерное упрямство, развить «добрую волю» и (обучая его быть послушным в каких-то важных делах) поддержать его автономное чувство свободы воли»²⁰. На следующей стадии (4-6 лет) «разрешается альтернатива» между такими психологическими новообразованиями как инициатива и чувство вины. Школьный возраст вводит ребенка в мир новых людей и ценностей. «Игровой» период сменяется этапом, который называется по наименованию доминирующего института (школы) и доминирующей деятельности – учебной. Здесь начинает преобладать такая ценность, как «умелость». Компетентность–неполноценность – вот полюсы результирующей этой возрастной стадии.

По мере взросления расширяется «социальный радиус» ребенка, и наиболее сложным периодом оказывается подростковый возраст, когда происходит перестройка организма и всех сфер жизни индивида – внешности, физиологии, влечений, интеллекта, интересов, стремлений, отношений с другими людьми, самооценки и пр.²¹. Социум – это не монолитное целое, а конгломерат множества разнообразных социальных и культурных сегментов. Конкуренция картин мира, ценностей, норм, требования и соблазны и пр. – все это вынуждает подростка, в конце концов, самому искать ответы на вопросы «об истине», проходить через «путаницу ролей» в поисках себя. Ключевая и интегрирующая линия переходного возраста – формирование самосознания, идентичности. Подросток должен как бы «собрать себя», в этот период оформляется личностная самотождественность, осознаваемый образ себя, который служит, основой отношения к окружающему миру и к себе, в том числе, регулятором дозволенного и недозволенного поведения. Формирование идентичности опирается не только на осознание своих возможностей, но и на идеалы. Большую роль в этом играют образцы для подражания, с которыми подросток начинает себя идентифицировать. Ответить на вопрос «кто я?» помогают референтные группы, позволяющие подростку в это сложное время снять с себя груз тревожных вопросов. Недаром общение со сверстниками становится в это время наиболее значимой формой жизни. Если в основе группирования лежит протест против социально одобряемых форм жизни, ценностей и институтов, эти группы оказываются обособленными, порой – нетерпимыми и жестокими к другим, что дает ощущение собственной идентичности.

Прощание с детством сопровождается потерей детских привилегий, в более широком мире тебя уже не любят и не принимают только лишь потому, что ты есть – теперь ты должен доказать, что чего-то стоишь. Тебя оценивают, и самосознание формируется, соразмеряясь с этой внешней оценкой. Современная западная культура (к которой принадлежим и мы) формирует идеал человека успешного. Успех, материальная обеспеченность, социальные достижения оказываются мерилом оценки человеческих достоинств. И если подросток/юноша (девушка) оказывается «не успешным» в социально одобряемых структурах (для подростков – это, в первую очередь, школа), он ищет другие места, где эти его потребности – в принятии тебя таким, как ты есть, в одобрении, в ощущении собственной компетентности – удовлетворяются. В группе себе подобных он находит понимание, общие ценности, авторитеты. Достаточно известным является факт, что большая часть преступлений подростков совершается в группе либо для того, чтобы завоевать авторитет среди своих товарищей. В этом смысле первичное криминальное деяние мотивируется чаще не столько собственно криминальными установками, сколько вполне нормальными базовыми потребностями в самоутверждении, достижении успеха, внимании, одобрении. Современное понимание причин преступного поведения не ограничивается факторами социально-экономическими, отводя значительную роль психологической специфике возрастного развития. Характерным для этого понимания являются положения международных стандартов в области уголовной политики в отношении несовершеннолетних, которые рекомендуют учитывать, что «поступки молодых людей или поведение, которое не соответствует общим социальным нормам и ценностям, во многих случаях связаны с процессом взросления и роста и что, как правило, по мере взросления поведение большинства индивидов самопроизвольно изменяется»²². Так что во многих случаях лучше – имея в виду будущее ребенка – проигнорировать факт его правонарушающего поведения, чем пускать в ход «тяжелую артиллерию» уголовного преследования.

Этот принцип, положенный в основание международных документов²³ и формулируемый как необходимость минимизации контактов несовершеннолетнего с уголовной юстицией, нежелательность определения молодого человека как «правонарушителя» и тем более – «преступника», базируется на многочисленных исследованиях. Одной из ведущих концепций, обосновывающих такую позицию, является теория стигматизации, или клеймения (Ф. Танненбаум, Э. Лемерт и др.), которая стала принципиальным шагом в формировании наших представлений о механизмах криминализации личности²⁴. Суть теории в том, что не только (и даже не столько) «первичное» отклоняющееся поведение, но и способ реагирования общества на такое поведение толкают человека (особенно молодого) в криминальную среду. Официальное осуждение нарушителя становится актом социального клеймения. Клеймо фактически ставится не на поступке, а на человеке, и отныне отношение к нему общества определяется этим знаком позора. Следствием становится «вторичное отклонение» как результат реакции индивида на такое отношение окружающих. Общество фактически навязывает ему социальную роль отверженного и толкает тем самым в криминальную среду, где он становится «своим». Особенно опасны последствия стигматизации для юного нарушителя, когда еще не завершены процессы взросления, личностной и социальной идентификации, когда идет интенсивный поиск своей социальной роли и образцов для подражания.

Как показывают многие исследования, склонность к девиантному поведению проявляют подростки с нарушенными механизмами социальной адаптации, с неадекватной самооценкой²⁵. Осуждение, ставя клеймо преступника, открывает подростку дверь в криминальную субкультуру, даже если он остается он свободе. Оказавшись же в колонии, в этом замкнутом страшном мире²⁶, подросток вынужден адаптироваться к искаженному социуму. «Пройдя такую социализацию, молодой человек обречен вновь и вновь возвращаться в места заключения. И не потому, что его с самого начала сделали закоренелым преступником, обучили преступным навыкам и приемам, и он спешит их применять, чтобы получить какую-то выгоду для себя. Нет, после выхода на свободу молодой человек вынужден искать тех единственных людей, которые хорошо понимают его и с которыми он чувствует себя умелым, компетентным, не ошибающимся в оценках и повседневных правилах поведения… Довольно большой массив личных документов, прошедших через наши руки (письма заключенных, интервью с ними), показывает, что только после тридцати лет человек, приобщившийся с детства или юности к такому образу жизни, наконец осознает с полной ясностью: чтобы не возвращаться больше в тюрьму, нужно не просто воздерживаться от преступлений как таковых, но именно — рвать со средой. А это — очень тяжелый и болезненный акт, поскольку другой среды у него уже попросту нет»²⁷.

Как писал один из самых авторитетных в ХХ веке специалистов по детской психологии Э. Эриксон: «В юности сила «эго» возникает из взаимного подтверждения индивида и общества… нам хорошо известен, однако, высокий рецидив преступности среди молодежи, которая в период формирования идентичности принуждалась обществом к исключительной идентификации с закоренелыми преступниками»²⁸.

Ювенальная юстиция: содержание понятия

Идея о том, что карательная реакция государства на правонарушения ребенка или подростка становится фактором его дальнейшей криминализации, появилась задолго до оформления теории стигматизации, фактически на этой идее и выделилась ювенальная юстиция в ее оппозиции уголовной: «Теоретики проповедуют, и законодатели стремятся осуществить крепкую связь между преступлением и наказанием. Но действующая карательная практика вырабатывает иную связь и прокладывает новую дорогу – от наказания обратно к преступлению»²⁹.

Точкой начала собственно истории ювенальной юстиции принято считать создание первого суда для несовершеннолетних в г. Чикаго в июле 1899 г. в соответствии с Законом штата Иллинойс (США) – «Закон о детях покинутых, беспризорных и преступных и присмотре за ними». Событие это знаменовало собой смену парадигмы: суд взял на себя не свойственную ему ранее функцию – педагогическую, воспитательную, ресоциализирующую по отношению как к детям, совершившим уголовно наказуемые деяния, так и заброшенным, оказавшимся в трудной жизненной ситуации – бродяжкам, сиротам, попрошайкам. Совершенное ребенком преступление стало рассматриваться как его беда, а не вина. Общество и государство взяли на себя ответственность за правонарушающее поведение ребенка, поскольку исходно не обеспечили должным образом условия его социализации. Компетенция детского суда состояла в защите интересов личности несовершеннолетних и рассмотрении дел о совершенных ими преступлениях. Воспитательные меры оказались теперь не на периферии уголовных санкций и даже не рядоположенными с ними, а, как мы сегодня сказали бы, системообразующими. Изменилась вся система правосудия в отношении несовершеннолетних: цели, принципы, процедуры, предмет судебного исследования, принимаемые меры, профессионализм судьи, включенные в процесс специалисты (см. табл. 1).

Таблица демонстрирует ту принципиальную (парадигмальную) новизну, которую явила собой ювенальная юстиция: «Особый детский суд – не особое производство по преступлениям детей… Заботливый, где нет семейного ухода, исследующий, а не творящий расправу, и воспитывающий, вместо того, чтобы наказывать, таким должен быть новый суд, чтобы принести всю возможную пользу. Но новые задачи требуют новых сил. Для наказания достаточно суда и тюремщика; задачи попечения несравненно серьезнее. Нужна целая сеть учреждений, чтобы работа нового суда была успешной»³⁰.

Ювенальная юстиция базируется на том, что:

1) детство – это стадия развития, в ребенке нет ничего раз и навсегда сложившегося;

2) задача общества и его институтов – создавать условия для развития ребенка, его социализации и благополучия;

3) социальное неблагополучие и правонарушающее поведение – явления одного порядка, указывающие на трудную жизненную ситуацию ребенка, на изменение которой и должна быть направлена официальная и общественная реакция;

4) общество и государство несут ответственность за то, что ребенок оказывается в неблагоприятной социальной ситуации;

5) наказание усиливает десоциализацию (социальную дезадаптацию);

6) задача суда состоит в защите интересов ребенка; в случае его правонарушающего поведения принимаются меры, которые носят воспитательный характер и направлены на его реинтеграцию в общество;

7) ювенальная юстиция ориентирована на будущее, адекватность принимаемых мер определяется тем, как они повлияют на дальнейшую судьбу ребенка;

8) ювенальная юстиция включает в себя как судебные органы, так и воспитательные учреждения.

Ювенальная юстиция – это кооперация деятельности разных профессионалов, предполагающая взаимодействие суда и правоохранительных органов с воспитательными (и иными гуманитарными) структурами с целью решения проблем ребенка, попавшего в трудную жизненную ситуацию. Ювенальная юстиция – система воспитательно-юридическая, государственно-общественная.

Образец чикагского суда довольно быстро получил распространение в первые 10-15 лет ХХ столетия в Америке и Европе. Начиная с 1910 г. детские суды создавались и в России и просуществовали до 1918 г.

Описанную модель ювенальной юстиции назовем классической, в ней сосредоточены идеалы детской юстиции, сформированные к концу XIX-началу XX в. В течение XX в. модель претерпела ряд изменений, но базовые характеристики остаются прежними: ювенальная юстиция – это воспитательная юстиция, и тем самым она занимает свое особое место в правовых системах и имеет специфическое содержание, соединяющее право с гуманитарными знаниями и практиками. Ювенальной юстиции не удалось совсем уйти от наказаний, так что в большинстве стран применяются «смешанные» модели, но отличительным признаком ювенальной юстиции является не просто наличие в законодательстве норм о воспитательных мерах, а приоритет этих мер – установленный законом и реализуемый на практике. Так в отношении лишения несовершеннолетних свободы международные документы подчеркивают, что оно может применяться лишь «в качестве крайней меры и в течение минимально необходимого периода времени»³¹. Определяющими положениями международных стандартов правосудия в отношении несовершеннолетних остаются идеалы классической ювенальной юстиции: во главу угла ставится благополучие, потребности и интересы ребенка, основная цель деятельности всей системы ювенальной юстиции состоит в реинтеграции несовершеннолетнего в общество.

В разных странах используются различные конструкции ювенальной юстиции при сохранении ее базовых принципов. В одних странах ювенальные суды рассматривают как дела о правонарушениях несовершеннолетних, так и дела, где несовершеннолетние оказываются потерпевшими, а также гражданские дела о защите прав и интересов детей. В других – только дела о правонарушениях. В 70-е годы ХХ в. во многих странах дела в отношении несовершеннолетних были переданы под юрисдикцию семейных судов с сохранением особенностей ювенального судопроизводства, санкций, инфраструктуры и пр.

Кризис классической модели. Восстановительное правосудие

В 60–70-х годах в связи с ростом детской преступности в мире заговорили о кризисе ювенальной юстиции. Ее исходная модель строилась на представлении о том, что преступление, совершенное подростком, есть симптом его неблагополучия – социального, психического и т.п.; следовательно, ребенку надо помочь. Отсюда классическая модель ювенальной юстиции – реабилитация вместо наказания. Классическая реабилитационная модель строилась вне принципа ответственности: во главу угла ставилось именно благополучие ребенка, а потому ответ на преступление состоял в решении его проблем, но игнорировал факт причинения вреда жертве. Однако рост детской преступности сигнализировал о том, что модель не столь эффективна, как хотелось бы. И реакцией на такое положение дел стало усиление карательных тенденций. В ряде стран законодательством введена специальная процедура передачи несовершеннолетнего при совершении им серьезных преступлений в уголовный суд (суд для взрослых). Но уголовное наказание плохо сочетается с воспитательным подходом³².

Другим ответом стало восстановительное правосудие. Его основная идея состоит в том, что преступление – это причинение вреда другому человеку, а потому совершившее его лицо обязано загладить вред. В создании условий для заглаживания вреда и должна состоять реакция государства и общества на преступление. Основной формой, в которой это становится возможным, является медиация – организация с помощью нейтральной третьей стороны (медиатора) встречи правонарушителя и жертвы для обсуждения последствий преступления и заглаживания вреда³³. Под заглаживанием вреда понимается не только (и не всегда) материальное возмещение ущерба, но более широкий круг восстановительных действий. Восстановительное правосудие осуществило принципиальный поворот в «детском» правосудии, введя принцип некарательной ответственности. Формируется новая парадигма – восстановительная ювенальная юстиция³⁴. Она «сохраняет» достоинства ювенальной юстиции с ее социально-реабилитационной инфраструктурой, но привносит новые принципы и цели, в первую очередь – исцеление жертвы и обязательство правонарушителя загладить причиненный его деянием вред. Это уже не только комплекс мер, направленных на решение проблем ребенка-правонарушителя, это создание воспитательных условий нового типа – направленных на формирование механизмов ответственного поведения. В отличие от наказания, которое является для наказуемого претерпеванием страдания, заглаживание вреда актуализирует активную, деятельностную позицию подростка. А встреча с потерпевшим способствует осознанию последствий собственных действий.

Реализация восстановительного подхода – следующий шаг в развитии ювенальной юстиции, восстановительное понятие ответственности становится базовой идеей и вектором развития ювенальной юстиции XXI века.

Начало ХХ века: российская ювенальная юстиция как общественная инициатива

Первый особый суд по делам о малолетних в России стал действовать с января 1910 г. в Санкт-Петербурге³⁵. Он был создан в результате инициатив Санкт-Петербургского Общества Патроната, сформировавшего специальную комиссию по вопросу о введении в России особого суда по делам о несовершеннолетних, руководил которой профессор И.Я. Фойницкий. Инициатива родилась после доклада П.И. Люблинского о детских судах в США и Западной Европе³⁶, сделанного на заседании Петербургского юридического общества весной 1908 г. Комиссия выработала проект правил об особом суде, который и лег в основу организации детской юстиции. Инициативу поддержали Санкт-Петербургский съезд мировых судей, Городская управа, Городская Дума, Министерство юстиции.

Дела в отношении несовершеннолетних были переданы в ведение особого добавочного мирового судьи, должность которого была создана специально для рассмотрения этой категории дел. Первым судьей стал Н.А. Окунев, который лично ознакомился с работой детских судов на Западе и принимал участие в разработке проекта правил деятельности такого суда в России.

Важнейшей составляющей новой системы была организация попечения над несовершеннолетними. На попечителей возлагалась обязанность присмотра за несовершеннолетним по поручению судьи. Попечитель собирал для суда сведения о социальных условиях жизни ребенка, о его семье, выяснялись причины, приведшие к преступлению с тем, чтобы суд своим решением способствовал защите ребенка от влияния этих неблагоприятных факторов. Попечитель оказывал помощь в устройстве на работу или учебу, в выполнении других указаний судьи, взаимодействовал с благотворительными обществами и другими учреждениями и лицами, которые могли содействовать воспитанию несовершеннолетнего. Он составлял систематические отчеты судье о поведении и образе жизни своих подопечных. Попечение над несовершеннолетними возлагалось как на штатных попечителей, так и на добровольцев – представителей обществ, занимающихся защитой детей, и других благонадежных лиц. По образцу Санкт-Петербургского были созданы детские суды в Москве, Харькове, Киеве, Одессе, Саратове и др. Эти суды полностью соответствовали понятию детского правосудия, которое к тому времени оформилось как особая юстиция. Сегодня одни считают, что в России была создана ювенальная юстиция, другие – что реализовались лишь ее элементы. Для нас интересно, что в России того времени не было никакого специального закона о ювенальной юстиции, детские суды были созданы «в порядке частной инициативы (городского самоуправления)»³⁷ и действовали на основе упомянутого в первой части этой статьи Закона от 2 июня 1897 г. и правил, выработанных Комиссией по вопросу о введении в России особого суда по делам о несовершеннолетних.

Отсутствие специального законодательства ограничивало подсудность детских судов. Напомним, что Закон от 2 июня 1897 г. подвергался серьезной критике, поскольку он не создавал автономной системы детского правосудия. Но вспомним также, что в момент принятия Закона нигде в мире еще не было создано системы ювенальной юстиции (она появилась в США двумя годами позже), так что критика Закона в начале ХХ в. свидетельствовала скорее о наличии достаточно серьезной общественной дискуссии о детской юстиции, о том мощном влиянии, которое оказал на российскую общественность, в том числе юридическую, пример создания первых детских судов на Западе. Практика деятельности новых судов интенсивна изучалась и обсуждалась, готовились законопроекты³⁸, но процесс был прерван Первой мировой войной.

Советский период³⁹

В январе 1918 г. Декретом Совнаркома России «О комиссиях для несовершеннолетних»⁴⁰ судебное рассмотрение дел несовершеннолетних отменено и учреждены специальные комиссии по делам несовершеннолетних. Дела о преступлениях несовершеннолетних стали рассматриваться этими комиссиями, отменено тюремное заключение, применялись меры медико-педагогического характера. Этот шаг рассматривался как дальнейшая гуманизация в обращении с детьми, совершившими правонарушения.

Однако Декретом 1920 г. было установлено, что дела о тяжких преступлениях несовершеннолетних в возрасте от 14 до 18 лет передаются в народный суд. Постепенно в 20-е годы дела о преступлениях несовершеннолетних вернулись в орбиту уголовного правосудия, хотя роль комиссий оставалась вплоть до 1935 г. достаточно активной, дела передавались в суд по их решению.

Уголовный кодекс РСФСР (УК РСФСР) 1922 г. определил возраст уголовной ответственности – 14 лет. При этом согласно ст. 18 Кодекса к несовершеннолетним от 14 до 16 лет наказания не применялись, если в отношении них признано возможным ограничиться мерами медико-педагогического воздействия. Что касается подростков 16-17 лет, то первоначально на них распространялись те же наказания, что и на взрослых. Однако вскоре было опубликовано примечание в ст. 33 о невозможности применения к лицам, совершившим преступления до 18 лет, высшей меры наказания – смертной казни. Кроме того, осенью 1922 г. в Кодекс были внесены ст. 18-а и 18-б, которые устанавливали обязательное смягчение наказания несовершеннолетним: в возрасте от 14 до 16 лет – наполовину от наивысшего предела, от 16 до 18 лет – на одну треть⁴¹. Невозможность применения уголовного наказания (в те годы «наказание» именовалось «мерами социальной защиты») к детям до 14 лет, приоритет мер медико-педагогического характера для несовершеннолетних от 14 до 16 лет и запрет на смертный приговор для лиц до 18 лет были сохранены и в УК 1926 г. (ст. 12, 22).

Применение мер медико-педагогического характера осуществлялось на фоне интенсивных педагогических поисков форм и методов работы с детьми, а также бурного развития в России в 20-е – 30-е годы детской психологии и педологии. Вообще, в первые десятилетия своего существования советская власть возлагала большие надежды на психологическую науку и ее практические ветви (психоанализ, педологию, психотехнику) в связи с грандиозным проектом создания «нового человека»⁴². Педологи работали в большинстве школ, открыты Педологический институт, сеть кабинетов, специальных детских учреждений.

7 апреля 1935 г. было принято постановление ЦИК и СНК СССР «О мерах борьбы с преступностью среди несовершеннолетних»⁴³, в соответствии с которым:

• —   возраст уголовной ответственности по ряду преступлений (в том числе, по кражам) был снижен до 12 лет;
  
• —   ликвидирована норма (ст. 8 Основных начал уголовного законодательства СССР) о преимущественном применении к несовершеннолетним мер медико-педагогического характера;
  
• —   восстановлена возможность применения к несовершеннолетним всех видов уголовного наказания.

В соответствии с этим постановлением были внесены изменения в УК РСФСР, ст. 12 стала формулироваться следующим образом: «Несовершеннолетние, достигшие двенадцатилетнего возраста, уличенные в совершении краж, в причинении насилия, телесных повреждений, увечий, в убийстве или попытке к убийству, привлекаются к уголовному суду с применением всех мер наказания»⁴⁴.

Постановлением ЦК ВКП (б) и СНК СССР от 20 июня 1935 г. «О ликвидации детской беспризорности и безнадзорности»⁴⁵ были упразднены комиссии по делам несовершеннолетних.

Постановлением ЦК ВКП(б) от 4 июля 1936 г. «О педологических извращениях в системе наркомпросов»⁴⁶ прекращены педологические изыскания. В результате ликвидированы все педологические учреждения, соответствующая литература изъята из оборота, имена многих видных ученых долгое время находились под запретом⁴⁷.

С 1935 г. карательная политика в отношении детской преступности стала доминирующей⁴⁸ и оставалась таковой до конца 50-х годов.

Принятые в ходе правовой реформы конца 50-х – начала 60-х годов ХХ в. Уголовный и Уголовно-процессуальный кодексы уделили несовершеннолетним серьезное внимание. В УК РСФСР 1960 г. были введены нормы, смягчающие санкции в отношении несовершеннолетних, а также предусмотрена возможность освобождения от уголовной ответственности с применением принудительных мер воспитательного характера. В эти годы вновь введены комиссии по делам несовершеннолетних, создан институт общественных воспитателей. В УПК РСФСР 1960 г. выделена специальная глава «Производство по делам несовершеннолетних».

Постсоветская Россия

Правовая реформа 90-х годов ХХ столетия утвердила общепризнанные принципы и нормы международного права в качестве составной части правовой системы Российской Федерации (ч. 4 ст. 15 Конституции РФ). Это положение существенно повлияло на содержание новых законов, в частности Уголовного (1996 г.) и Уголовно-процессуального (2001 г.) кодексов. Концепция судебной реформы, одобренная Верховным Советом РСФСР в 1991 г., указывала, среди прочего, и на необходимость создания ювенальной юстиции.

УПК и УК РФ содержат отдельные главы, относящиеся к несовершеннолетним. Здесь содержатся нормы, формулировки которых вполне соответствуют международным стандартам детского правосудия⁴⁹. Введенные 8 декабря 2003 г. поправки в Уголовный кодекс РФ значительно снизили карательный потенциал уголовных санкций. Статистика (см. табл. 2) показывает существенные изменения, последовавшие вслед за этим в правоприменительной практике: сокращение доли числа осужденных, увеличение удельного веса освобожденных от уголовной ответственности.

Однако регламентация производства в отношении несовершеннолетних и особенности их уголовной ответственности не исчерпываются содержанием норм, представленных в специальных главах, – последние лишь дополняют общие положения кодексов. Сегодня в России рассмотрение уголовных дел в отношении несовершеннолетних по-прежнему осуществляется в контексте общих принципов и норм уголовной юстиции (ср. с табл. 1 в первой части статьи) и имеет только некоторую специфику, скорее связанную с идеями смягчения уголовной ответственности (идеями, как мы видели, достаточно древними) и некоторыми процессуальными особенностями, но не меняющую принципиально саму систему.

Из табл. 2 видно, что 80-90% от числа осужденных приговариваются к лишению свободы (реально и условно), остальные меры развиты чрезвычайно слабо.

Наказания в виде лишения свободы несовершеннолетние отбывают в 62 воспитательных колониях, из них 3 для девочек – на всю Россию. Как видим, не все регионы имеют свои воспитательные колонии. Лишение свободы оказывается для подростка двойным наказанием, поскольку места отбывания наказания удалены от дома. Огромные расстояния служат серьезным препятствием для посещения детей родными и близкими. Дети отрываются от своих семей, теряют и без того нередко слабые социальные связи, что усугубляет их дезадаптацию и мало способствует «интеграции в общество». Эти учреждения принадлежат тюремному ведомству – Федеральной службе исполнения наказаний. Хотя они именуются «воспитательными», их назначение состоит в реализации карательной функции. Характерно определение, которое дается воспитательным колониям в недавно вышедшей юридической энциклопедии: «Воспитательные колонии – это исправительные учреждения, предназначенные для отбывания наказания в виде лишения свободы лицами, не достигшими к моменту вынесения приговора совершеннолетия, а также лицами, оставленными в воспитательных колониях до достижения возраста 21м года (раздельно мужского и женского пола)»⁵¹. И никакого упоминания о воспитательной функции, о специфике учреждений для несовершеннолетних, о том, что они чем-то отличаются от колоний для взрослых. Как здесь не вспомнить обсуждения столетней давности: «Особенность характера борьбы с детской преступностью заключается в отступлении от обычного судейского формализма: не так важна буква приговора, как самая реализация приговора в жизни. Мы отнюдь не являемся сторонниками развития широкой сети учреждений, именуемых особыми помещениями при тюрьмах, ибо, согласно закону, во главе этих учреждений будет стоять тюремное начальство. Деятели, воспитанные на «уставе о содержании под стражей», мы думаем, не справятся с задачей исправления юных преступников: они будут больше заботиться о крепости тюремных запоров и о надлежащем исполнении инструкций… Мы не думаем, чтобы действительна была борьба с юными преступниками при помощи особых «отделений». Заменить эти учреждения должны настоящие воспитательные учреждения, куда направляли бы малолетних не для фикции исправления. Воспитательные учреждения должны дать государству сильных и стойких граждан… В этом деле пенитенциарная наука должна уступить дорогу педагогике в ее любовным отношением к преступнику и верой в творимое дело»⁵².

Принято считать, что все больше несовершеннолетних совершает особо жестокие преступления. Давайте посмотрим статистику: по данным Федеральной службы исполнения наказаний из содержащихся в воспитательных колониях около 40% осуждены за кражу, 14% – за грабеж, 13% – за разбой, 7% – за умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, 5% – за убийство, 5 % – за изнасилование, 3% – за неправомерное завладение автомобилем или иным транспортным средством, 10% – за совершении е иных преступлений⁵³. По данным Судебного департамента при Верховном суде РФ в 2005 г. за убийство осуждено 1,6% несовершеннолетних от всех, чьи дела рассмотрены судами (1612 чел., из них 178 – девушек), за кражу – 48,6% (48165 чел.). Безусловно, вызывает тревогу, что несовершеннолетние совершают такие страшные преступления, как убийства, изнасилования и т.п. Но ведь основная масса – это кражи. Осмысленно ли применять к тем и другим одни и те же санкции? Помещать их в детскую тюрьму, где имеющие более «тяжкую» статью пользуются гораздо более высоким авторитетом среди сверстников, где господствует культ физической силы?

Нам скажут: если подростка посадили за кражу, значит это далеко не первое его преступление. «Первый раз, как правило, не сажают», – хотя так происходит не всегда (я не имею в виду особо тяжкие составы). Но не в том суть ювенальной юстиции, что сначала наказывают мягко, а потом жестко. А в том, что наказание применяется в случае, когда исчерпаны все воспитательные меры, и государство признает свое бессилие. У нас же условное наказание вообще не сопровождается воспитательными мерами, а подростками нередко оно воспринимается как безнаказанность.

Такие, сугубо «ювенальные», санкции как освобождение от уголовной ответственности с применением мер воспитательного воздействия применяются ничтожно мало (см. табл. 2). Освобождение от наказания при вынесении обвинительного приговора с помещением в специальные учебно-воспитательные учреждения закрытого типа (что тоже относится к воспитательным мерам, которые могут быть применены и к ряду тяжких преступлений – ст. 92 УК РФ) тоже используется крайне мало (к примеру, по данным Судебного департамента, в 2005 г. к 2,2% осужденных). И это при том, что в Законе от 8 декабря 2003 г. сделан важный шаг к переопределению ориентации правосудия в отношении несовершеннолетних: в формулировке нормы об уголовной ответственности (ч. 2 ст. 87 УК РФ) на первое место поставлены меры воспитательного воздействия, и лишь затем – наказание⁵⁴. Произошла важная сдвижка, но пока законодатель остерегается со всей определенностью и однозначностью выдвинуть воспитание в качестве ведущей цели правосудия в отношении несовершеннолетних, поскольку ясно, что это должно привести к изменению всей системы санкций и учреждений. И к перестройке профессиональных установок судей и должностных лиц юстиции, которые занимаются несовершеннолетними. А пока правоприменитель действует по отношению к несовершеннолетним точно в соответствии с целями уголовного правосудия, хотя Верховный Суд РФ еще раньше – в постановлении Пленума от 14 февраля 2000 г. – указывал на воспитательный характер правосудия в отношении несовершеннолетних. Система остается прежней.

Столь мизерное использование воспитательных санкций во многом объясняется отсутствием сети реабилитационно-воспитательных учреждений, которым можно было бы поручать подобные меры. Правда, в последние годы стала создаваться гуманитарная среда – разного рода социально-реабилитационные и психологические центры и другие учреждения для работы с несовершеннолетними, однако они не позиционируются как обязанные или способные к выполнению работы с детьми, совершившими уголовные преступления. Хотя ситуация здесь двусторонняя: нет учреждений, поскольку судом они не востребованы, а суды не назначают воспитательных мер, поскольку нет тех, кто мог бы их реализовать⁵⁵.

Норма, предписывающая изучать условия жизни и воспитания несовершеннолетнего, особенности его личности (ст. 421 УПК РФ) не наполнена практическим смыслом. В крайнем случае, суд использует такого рода (обычно весьма скудные и формальные) сведения для выяснения «истины», чтобы более адекватно назначить наказание, а вовсе не для того, чтобы устранить действие негативных факторов на жизнь ребенка. Но вспомним – именно в последнем видит свою задачу ювенальный суд. Или обязательное участие педагога либо психолога в допросах лиц до 16 лет (ст. 425 УПК). Зачастую вместо реальной помощи ребенку оно вырождается в чисто номинальное присутствие человека с педагогическим или психологическим дипломом (для протокола).

Психологические службы в местах лишения свободы фактически призваны обеспечивать управляемость в колонии, а не заниматься разработкой индивидуальных программ, обеспечивающих ресоциализацию воспитанников. (Ср.: «Подготовка к выходу на свободу несовершеннолетних правонарушителей, лишенных свободы, должна начинаться в первый же день отбываемого ими срока. Полный анализ потребностей и рисков должен быть первым шагом к разработке плана реинтеграции, который полностью готовит осужденного к выходу на свободу за счет четко скоординированной работы по выявлению его потребностей в области образования, работы, дохода, медицинского обслуживания, жилищных условий, надзора, семьи и социальной среды»⁵⁶.)

Принадлежность России мировому сообществу, недавнее вхождение в Совет Европы, безусловно, способствуют восприятию международных стандартов и рекомендаций в области правосудия для несовершеннолетних.

Важную роль для реализации международных стандартов в отношении несовершеннолетних был призван сыграть принятый 24 июля 1998 г. Федеральный закон № 124-ФЗ «Об основных гарантиях прав ребенка в Российской Федерации». Этим Законом введены понятия, доселе отсутствовавшие в нашем законодательстве, но ключевые для ювенальной юстиции, к примеру – «социальная реабилитация ребенка». В ч. 4 ст. 15 говорится о приоритете благополучия ребенка, об обеспечении специализации правоприменительных процедур с участием ребенка, о следовании принципам международного права при решении вопроса о наказании несовершеннолетних, совершивших правонарушения, о возможностях в рамках правоприменительных процедур принятия мер о социальной реабилитации несовершеннолетнего. Однако законы, непосредственно регламентирующие рассмотрение уголовных дел в отношении несовершеннолетних, не приведены в соответствие с этим Законом, он остается во многом декларативным, судьи о нем порой и не знают.

Еще один Закон предназначен создать фундамент отечественной ювенальной юстиции – Федеральный закон «Об основах системы профилактики безнадзорности и правонарушений несовершеннолетних» (№ 120-ФЗ), принятый 24 июня 1999 г. Закон определяет основные органы и учреждения системы профилактики, их задачи, принципы и основания деятельности, особенности профилактической работы. На сегодняшний день нельзя сказать, что действительно создана целостная система, органы и учреждения работают разрозненно и во многом ориентированы на формальный «учет и контроль» либо на карательные санкции. КДН и ПДН до сих пор остаются органами устрашения и клеймения. Однако наличие этого Закона дает основание для реализации новых технологий работы с детьми, поскольку декларирует высокие ценности гуманизма, защиты прав и интересов ребенка и пр. и одновременно создает правовые условия для складывания сети социально-гуманитарных учреждений для несовершеннолетних. Комиссии по делам несовершеннолетних в ряде регионов пытаются изменить принципы и технологии своей деятельности.

Первые шаги новой российской ювенальной юстиции

Итак, мы видим, что российское законодательство содержит конструктивные элементы, из которых уже сегодня можно «собрать» некоторые важные с точки зрения ювенальной юстиции фрагменты новой практики. Сегодня в России достаточно хорошо осознается потребность в ювенальной юстиции. Действительно, нужен закон о ювенальной юстиции, важно не просто «совершенствовать» уголовное и уголовно-процессуальное законодательство, а создавать отделенную от уголовной систему ювенальной юстиции. Но все-таки дело не только в отсутствии правовых норм, но и в интерпретации имеющихся. И, конечно, в создании механизмов их реализации. На каком основании уповать, что специальный закон о ювенальной юстиции будет выполняться, в то время как многие нормы ныне действующего законодательства остаются декларативными?

Наличные «конструктивные элементы» и стали правовым основанием для поиска новых форм работы с несовершеннолетними правонарушителями. Экспериментальные площадки стали формироваться на базе судов, а также комиссий по делам несовершеннолетних, комитетов по делам молодежи, психолого-педагогических центров.

Первым инновационным шагом в подобных экспериментах стало введение при судье фигуры социального работника, которая символизировала поворот к ювенальной юстиции. Задача социального работника – сбор информации для суда о личности подростка и его социальной ситуации, выявление проблем и факторов, обусловивших совершение преступления, а также разработка мер по его ресоциализации и помощь в их осуществлении, установление контактов с разного рода учреждениями, которые могут оказать помощь в решении проблем подростка. Тем самым идея воспитательного потенциала судебных решений получила механизм реализации в рамках действующего законодательства.

Сегодня в этих поисках отчетливо просматриваются две принципиальные модели: реабилитационная (Санкт-Петербург, Ростовская область, Саратов)⁵⁷, которая ставит в центр решение проблем ребенка, и восстановительная (Черемушкинский районный суд г. Москвы, Урай, Тюмень, Дзержинск, Пермь, Лысьва Пермского края), которая при решении проблем ребенка фокусируется на создании условий для формирования механизмов ответственного поведения⁵⁸. Существенная доля освобожденных от уголовной ответственности за примирением сторон (см. табл. 2)⁵⁹ позволяет сделать предварительный вывод, что медиация несовершеннолетних правонарушителей с потерпевшими вполне органична нашей судебной практике. В отличие от «обычного» прекращения дел по этому основанию, когда активность в примирении фактически принадлежит родителям, программы восстановительного правосудия привносят воспитательный ресурс и способствуют подлинной ресоциализации правонарушителя. Модели дополняют друг друга, акцентируя внимание на важнейших аспектах ювенальной юстиции. Их анализ – тема отдельной работы, и мы отсылаем читателя к уже имеющимся публикациям.

Движение «снизу», отработка местных моделей включения ювенальных технологий в работу с правонарушениями несовершеннолетних имеет огромное значение для создания российской системы ювенальной юстиции. Однако в отсутствие специального законодательства поле инноваций хотя и расширяется, но не может быть массовым; нововведения держатся исключительно на энтузиазме отдельных людей и оказываются весьма уязвимыми.