В большинстве современных государств форма уголовного процесса прошла различные стадии своего развития и часто представляет собой поливариантные конструкции. Как правило, полемика по поводу возможности дифференциации уголовного процесса базируется на различных вариантах понимания значения и содержания такой базовой категории, которой является уголовно-процессуальная форма. С.С. Цыганенко по этому поводу отмечает, что «системно-структурная основа уголовного судопроизводства, интегрируемая процессуальной формой как специфической юридической конструкцией, приобретает общеобязательное значение и выступает в качестве нормативных правил, установленных для субъектов процессуальной деятельности»¹.

Нормативные предписания, закрепленные в законе, не только определяют последовательность и очередность совершения определенных действий, но и очерчивают круг условий, необходимых для их совершения. Эти условия должны выявить нормативные основания производства процессуальных действий, варианты санкционированности производства этих действий, ограничения и запреты на их производство. Кроме того, закон определяет круг субъектов, участвующих в производстве отдельных следственных действий, а также место и время их проведения.

Дифференциация уголовно-процессуальной формы предполагает возможность разделения ее на части и выделения в ее структуре различных разновидностей процессуальной формы.

Современный период разработки вопросов дифференциации начался в 90-годы ХХ века, когда ряд кардинальных изменений в общественной жизни привел и к смещению акцентов в уголовной и процессуальной правовой политике. В частности, в 1991 г. была разработана Концепция судебной реформы в России, которая обозначила направления совершенствования системы правосудия и поставила вопрос о развитии дифференциации уголовного судопроизводства². В частности, в п. 3 соответствующего Постановления Верховного Совета РСФСР от 24 октября 1991 г. дифференциация обозначена в качестве одного из важнейших направлений судебной реформы³. В самой Концепции по этому поводу отмечалось следующее: «Практически законодательство во многих случаях отрицает функциональную дифференциацию внутри системы уголовной юстиции, что противоречит требованиям теории организации. Иногда это бывает выражено не только в общности задач, но и получается вследствие соединения в лице одного субъекта различных по юридической природе видов деятельности»⁴. Характерно и то, что Концепция уже не говорит о единой и неделимой уголовно-процессуальной форме. Например, в пп. 1 п. 5 отмечается необходимость обеспечения прав граждан при использовании простых процессуальных форм в низших звеньях судебной системы. Кроме того, документ обращает внимание на необходимость учета зарубежного опыта при решении вопросов дифференциации судопроизводства. Предлагалось при определении подведомственности дел руководствоваться не только материально-правовым критерием, но и «ввести процессуальные классификации, позволяющие верно определить надлежащее звено судебной системы и судебный состав, уполномоченный слушать дело». К слову говоря, параллельно с вопросами дифференциации ставились вопросы судебной специализации и, в частности, создания специализированных судов по делам несовершеннолетних. В качестве ключевых решений разработчикам виделась дифференциация уголовного судопроизводства в зависимости от: а) категории рассматриваемого правонарушения; б) фактического участия присяжных заседателей; в) кассационного или апелляционного порядка пересмотра решений, состоявшихся в суде первой инстанции; г) характера принимаемых решений.

В целом Концепция была направлена на развитие дифференциации уголовного судопроизводства в плане его усложнения, в связи с чем, например, предлагалось упразднить институт дознания. Что же касается проведения научных исследований, способствующих реформированию судебной системы, то разработчики Концепции достаточно категорично критиковали существующие научные подходы, аргументируя это тем, что «до сих пор остается нерешенным вопрос о доктринальном обосновании критериев дифференциации форм уголовного судопроизводства. Ни те, кто ратует за упрощение процесса по некоторым делам, ни их противники, отстаивающие унификацию, не привели пока убедительных аргументов в пользу того или иного подхода. Неизвестно также, какие дела должны стать достоянием общей, а какие — специализированной юстиции, и главное — чем руководствоваться при такой селекции»⁵.

Традиционно, когда речь заходит о несовершеннолетних правонарушителях, попадающих в поле действия уголовного процесса, отечественные ученые выступают за создание усложненной формы уголовного судопроизводства. Такая точка зрения сформировалась еще в советский период, когда М.С. Строгович допускал определенную возможность дифференциации уголовно-процессуальной формы, но «не путем сокращения, сжатия формы, а путем расширения формы и усиления гарантий по определенным категориям дел»⁶.

Таким образом, им допускалась дифференциация, скорее, как исключение из правила для усиления процессуальных гарантий прав отдельных категорий лиц в уголовном судопроизводстве. Несовершеннолетние и являлись как раз теми лицами, в отношении которых допускалась дифференцированная усложненная форма. Долгое время такая позиция считалась ортодоксальной и незыблемой.

Первый шаг на пути к отходу от обязательной усложненной формы по уголовным делам в отношении несовершеннолетних был сделан российским законодателем, отошедшим от принципа персональной подследственности и допустившим производство предварительного расследования в отношении несовершеннолетних в форме дознания. Такая законодательная новелла сразу же стала предметом критики.

В принципе, если отойти от сложившихся стереотипов, ситуация с введением ускоренной формы производства в отношении несовершеннолетних окажется не такой уж пугающей. Следует исходить из того, что дифференциация уголовно-процессуальной формы возможна только при соблюдении принципов уголовного судопроизводства и проявляется как в особенностях досудебного производства, так и в специфике судебного разбирательства. Однако даже развитие ускоренных производств не исключает процессуальных гарантий прав и свобод определенных лиц, вовлеченных в сферу уголовного судопроизводства. Эти лица должны обладать некими особенностями, ставящими под сомнение возможность и целесообразность осуществления уголовного производства в обычном порядке. Однако, на наш взгляд, давно пора вести речь о расширении процессуальной дееспособности несовершеннолетнего лица в рамках уголовного судопроизводства. Кроме того, наблюдается сильнейшая диспропорция между правовым статусом несовершеннолетнего в уголовном процессе и аналогичным статусом в гражданском процессе. Сторонники сохранения усложненной формы уголовного судопроизводства по уголовным делам в ее чистом ортодоксальном виде нередко игнорируют реалии сегодняшнего дня. Шестнадцатилетний несовершеннолетний может пройти процедуру эмансипации, может заниматься предпринимательской деятельностью, зарегистрировать брак, заключить брачный договор и распорядится в этом случае принадлежащим ему имуществом, но при этом оказывается полностью не самостоятелен в рамках уголовного процесса. По такой логике мы априори должны признать, что любое проявление несовершеннолетним процессуальной самостоятельности сведет на нет заложенные законодателем процессуальные гарантии обеспечения прав несовершеннолетних в уголовном судопроизводстве. Однако как тогда быть с недобросовестными законными представителями, ситуацию появления которых законодатель спрогнозировал, закрепив норму о замене законного представителя, не надлежащим образом исполняющего свои обязанности?

Одним из существенных признаков, характеризующих производство по уголовным делам в отношении несовершеннолетних, является выделение воспитательной личностно-ориентированной направленности уголовного процесса. Но означает ли ускорение уголовного процесса обязательное игнорирование этих особенностей? На наш взгляд, на этот вопрос сложно дать утвердительный ответ.

Подтверждением тому служит несколько моментов. Во-первых, в международных стандартах правосудия в отношении несовершеннолетних, закрепленных в различных документах, но наиболее полно сформулированных в так называемых Пекинских правилах, четко обозначен приоритет ускоренного производства по уголовным делам в отношении несовершеннолетних. Это связано с необходимостью минимизации психотравмирующего воздействия системы официального правосудия на несовершеннолетнего. Во-вторых, в большинстве современных государств, имеющих действенные модели ювенальной юстиции, существуют как раз модели ускоренного производства по делам несовершеннолетних, нередко существенным образом отличающиеся от общепринятых уголовно-процессуальных процедур. К слову говоря, наличие такого особого порядка производства в отношении несовершеннолетних не исключает возможности рассмотрения их уголовного дела при наличии ряда факторов по так называемой взрослой схеме. И наконец, в-третьих, как показывает собственный российский опыт, распространение того же дознания на уголовные дела в отношении несовершеннолетних не привело к какому бы то ни было существенному нарушению прав несовершеннолетних.

Если идти в подобных рассуждениях далее, то окажется, что заслуживает внимания идея О.Ю. Андриановой, которая считает вполне допустимым распространение особого порядка судебного разбирательства на дела о преступлениях несовершеннолетних. Гарантией прав несовершеннолетних в этом случае является двойное представительство интересов несовершеннолетнего: в лице защитника и в лице законного представителя⁷. Данная точка зрения явно требует осмысления, а ее реализация может оказаться весьма продуктивной для повышения эффективности уголовного судопроизводства.

Следует отметить и то обстоятельство, что ускорение производства по уголовному делу в отношении несовершеннолетнего может происходить не обязательно за счет редукции уголовно-процессуальной формы. Как показывает опыт многих зарубежных стран, весьма успешным в данном плане можно считать применение различных альтернативных процедур. Эти процедуры даже получили название ювенальных и реализуются в рамках модели восстановительного правосудия. Их применение позволяет существенно сократить срок производства по делу и обеспечивает по мере возможности восстановление нарушенных прав потерпевшего. Кроме того, введение таких процедур направлено на решение задач вторичной превенции.

В заключение отметим следующее. Говоря о факторах, способствующих дифференциации уголовно-процессуальной формы, вслед за А.И. Александровым, можно утверждать, что этот процесс находится под воздействием как процессуальных норм, так и норм материального права⁸. О влиянии именно норм материального права на процесс дифференциации уголовно-процессуальной формы достаточно много писал Х.У. Рустамов, считавший, что многообразие норм уголовного права порождает многообразие процессуальных форм⁹. Очевидно, что совершенствование правового регулирования уголовно-процессуальных отношений с участием несовершеннолетних субъектов требует внесения изменений не только в уголовно-процессуальное, но и в уголовное законодательство.