Вопросы анализа затруднений в продвижении идеи и практики восстановительного правосудия в России, а также вопросы трансляции данной идеи и российского опыта заставляют нас обратиться к анализу оснований восстановительного подхода, прежде всего в ювенальной юстиции. Это связано с тем, что пока программы восстановительного правосудия получили распространение в рамках рассмотрения дел несовершеннолетних. Отсюда и проистекает наша попытка, связанная с анализом и противопоставлением другим подходам для того, чтобы четче определить, что же именно предлагает восстановительный подход в ювенальной юстиции и с какими препятствиями мировоззренческого (онтологического) характера он сталкивается. Второй момент связан с анализом возможного распространения практики, которая родилась в условиях поиска новых методов реагирования на преступления на другие области. Можем ли мы рассматривать восстановительное правосудие как основу для других практик, не связанных с преступлением, например, с конфликтами и случаями детской безнадзорности, которые можно лишь с большой натяжкой трактовать как преступление?

Эти вопросы впрямую встали также с попыткой выделить основания деятельности школьных служб примирения, идею и практику которых Центр «Судебно-правовая реформа» продвигает с 2000 г. Данная проблематика связана с тем, что ювенальная юстиция как институт, развиваемый в различных, прежде всего европейских, странах не ограничивается проблемами реагирования на преступления несовершеннолетних, но и вовлекает в свою орбиту случаи, которые чаще всего называются «ребенок в опасности» и «ребенок – жертва преступления» (здесь важен опыт, наработанный Францией).

В связи с этим представляется необходимым рассмотрение основания восстановительного правосудия как парадигмы¹. Восстановительная парадигма в ювенальной юстиции противопоставляется карательной и реабилитационной. Поскольку карательная парадигма довольно подробно описана в работе Ховарда Зера², мы решили прояснить отличия восстановительной парадигмы от реабилитационной.

Какие характеристики реабилитационой парадигмы можно выделить³:

• преступное поведение является знаком нарушенных процессов социализации, внутренних личностных проблем и проблем в межличностных отношениях;
• в этой ситуации необходимо вмешательство профессионалов, которые помогут исправить это социальное отклонение, применяя методы, адекватные личностным проблемам и нуждам молодого правонарушителя⁴.

Как отмечает Г. Бейзмор, начиная с 70-х годов 20 века эта парадигма подвергалась критике из-за того, что данный подход игнорирует интересы жертв преступления, необходимость осознания правонарушителем вреда, который он нанес своими действиями и соответственно необходимость загладить вред собственными усилиями. Такой подход не требует от правонарушителей ничего, кроме участия в психотерапевтических и обучающих мероприятиях и мало способствует укреплению традиционных ценностей⁵. Работы Х.Зера и Г.Бейзимора задают ценности новой парадигмы с точки зрения ориентации на системное видение ситуации, с которой работают специалисты в области ювенальной юстиции (интересы жертв и сообществ, необходимость активной ответственности правонарушителя).

В тех работах, с которыми сталкивался автор данной статьи, специфика деятельности в рамках восстановительной парадигмы задается через деятельность ведущего (медиатора) программ восстановительного правосудия. Но как только мы говорим о структуре из различных деятельностей (например, медиатор и социальный работник) сразу же встает вопрос, в чем особенности совокупной деятельности, которую могут осуществлять (а возможно и должны) специалисты в кооперации. Например, в рамках практики семейных конференций, которые родились в Новой Зеландии в подготовке встреч семьи и жертвы участвуют медиаторы и социальные работники⁶. Модели кооперации программ восстановительного правосудия и социальных служб по случаям правонарушений подростков и конфликтных ситуациях в семьях разрабатываются в Центре поддержки растущего поколения «Перекресток» (Москва).

Когда мы говорим о парадигме как деятельности, мы, прежде всего, рассматриваем объект, внутри которого действует специалист. Здесь важным является тезис о том, что специфику деятельности задает не только то, с какими объектами имеет дело специалист, а в рамках какого объекта он себя «видит» и осуществляет деятельность⁷. Точнее сказать, за счет какой концептуализации специалист очерчивает границу своей деятельности и соответственно на каких основаниях он включает других в свою деятельность.

Исходя из определенных методологических оснований, разрабатываемых в Московском методологическом кружке, для нас это прежде всего деятельностный и системно-структурный объект⁸. Системно-структурное и деятельностное рассмотрение по иному заставляют нас подходить к понятию «парадигма» в гуманитарных практиках. Это не только очки, линзы, и тем самым проблемы, сквозь которые мы смотрим на мир. Парадигма в гуманитарной практике задает суть связи нашей деятельности с другими деятельностями: содержание кооперации с клиентами и другими специалистами.

Объект, внутри которого находится специалист или связка специалистов в реабилитационной парадигме есть, прежде всего, определенная структура связей «специалист – ребенок», специалист – родитель». Конституирующим понятием для этой связи является понятие «реабилитационная программа». Соответственно сквозь эту связь и «видит» себя и других специалист. То есть, то, что будет его связывать на определенное время с подростком и родителями это разработка, принятие и выполнение реабилитационной программы.

Принципиальным для характеристики деятельности в рамках реабилитационой парадигмы является следующее. Реабилитационную программу разрабатывает специалист, и он несет ответственность за ее профессиональное содержание. И здесь даже если он ее разрабатывает совместно с клиентом, именно он несет ответственность как профессионал за ее профессиональное содержание, иначе она перестанет быть реабилитационной программой. Реабилитационная программа строится на том, что специалист должен иметь профессиональное знание до встречи с клиентом, на основе которого он вырабатывает ситуативное профессиональное знание – эту реабилитационную программу - и далее ее реализует. Он также несет ответственность (частичную) за ее реализацию. И именно специалист должен определить момент, когда деятельность по реализации реабилитационной программы заканчивается. Такой специалист может работать в субъект-субъектном подходе, сотрудничестве с клиентом, быть очень «гуманитарным» (отзывчивым, понимающим, добрым и т.д.), но при этом остается в реабилитационном подходе, поскольку именно реабилитационная программа и ее профессиональное содержание определяют его деятельность и деятельность тех людей, с которыми он работает. И здесь проблемой является втягивание участников ситуации (криминальной и семейной) в разработку и реализацию реабилитационной программы, основную ответственность за которую несет специалист.

Связь в восстановительной парадигме, сквозь которую «видят» себя специалисты иная. Здесь конституирующим является не понятие «реабилитационная программа», а понятие «восстановительные действия участников криминальной или конфликтной ситуации»⁹.

В восстановительной парадигме понятие «восстановительные действия участников криминальной или конфликтной ситуации» задает иной формат деятельности специалистов. Специалисты (например, медиатор и социальный работник) не определяют и не несут ответственности за восстановительные действия клиентов. Более того, восстановительные действия порой происходят за рамками деятельности специалистов. Назначение специалистов не в том, чтобы помочь разработать содержание восстановительных действий, а в том, чтобы создать уникальную и подходящую для данного случая конфигурацию людей и так их подготовить, чтобы условия максимально благоприятствовали осуществлению восстановительных действий. Специалисты должны помочь осуществиться обычным и ценностно важным для человеческого сообщества действиям: заглаживанию вреда, раскаянию, осознанию, прощению, планированию своего будущего, восстановлению отношений и поддержки, опеки над детьми, но эти действия в силу определенных обстоятельств (например, травматической ситуации) люди без посторонней помощи сделать порой не в состоянии.

Важнейшей характеристикой восстановительного подхода в плане поддержки сторон является возвращение конфликта самим сторонам. Приватизация конфликта и потеря способностей людей самим искать выход из конфликтных ситуаций явились острием критики ситуации в правосудии выдающимся норвежским криминологом Нильсом Кристи¹⁰.

Конечно в правосудии и в гуманитарно ориентированных практиках должны работать профессионалы (юристы и социальные работники). Но когда мы говорим о возвращении конфликтов самим людям, когда мы утверждаем, что конфликты являются «социальным топливом общества», что без них и конструктивного разрешения конфликтов трудно представить существование общества, его эволюцию и развитие, то подвергается обоснованному сомнению роль и место профессионального знания и соответственно профессионалов. Чем больше роль профессионалов, тем больше они считают, что знают, что именно происходит, что относится к делу, что нет и как разрешать ситуацию. А участники конфликтной или криминальной ситуации все меньше и меньше влияют на собственную ситуацию, а профессионалы используют конфликты для воспроизводства собственного предметного знания и его носителей. В России криминальные конфликты приватизируются ведомствами уголовной юстиции (прежде всего Генеральной прокуратурой и МВД), а общество фактически лишается своего «социального топлива» - возможности участия граждан в «оттачивании норм»¹¹.

В каком направлении работа медиатора и социального работника, если она работают в восстановительной парадигме должна быть выстроена? На наш взгляд, здесь необходимо учесть и связать три деятельности как условия для возможных восстановительных действий:

• последствия криминальной или конфликтной ситуации, на разрешение которой должны быть направлены восстановительные действия и которые как определенные действия управляют поведением людей;
• особенности и актуальные возможности преодоления последствий участниками ситуации¹²;
• деятельность специалистов, позволяющую создать уникальную конфигурацию из людей и повестки дня медиации, конференции или круга позволяющую создать максимально благоприятные условия для осуществления восстановительных действий.

Исходя из существа тех деятельностей можно задать зону ответственности специалистов (социальных работников и медиаторов), работающих в восстановительной парадигме в ювенальной юстиции. Специалисты ответственны за организацию и формирование повестки дня встречи, конференции или круга. Здесь главной проблемой является по видимому соблюдение баланса вопросов, предложенных специалистами исходя из тревожных диагностических сигналов и тех вопросов, в разрешении которых заинтересованы участники криминальной или конфликтной ситуации.

Второй зоной ответственности является работа по привлечению возможно большего количество людей, которые могут помочь осуществиться восстановительным действиям. Работа по поиску, отбору и подготовке людей к встрече, конференции или кругу является возможно самой трудной задачей специалистов в данном подходе.

И третьей зоной ответственности является работа по созданию и удержанию такого формата встречи, конференции или круга, который создавал бы максимальные условия для восстановительных действий.

Закончить статью мне хочется постановкой проблемы взаимодействия специалистов и участников криминальной ситуации, которая, как мне представляется, должна постоянно удерживаться специалистами, работающими в восстановительном подходе в ювенальной юстиции. Как научиться строить свою деятельность, позволяя участникам самим определять свои проблемы, интересы и способы выхода из конфликтных и криминальных ситуаций, соблюдая ценностный ориентир, важный для общества?¹³