По тому, какое место занимает охрана детства, какими путями решается данная проблема, можно вполне объективно судить о конкретном обществе и государстве. Конечно, в разные исторические периоды к вопросам охраны детства подходили по-разному. Можно вспомнить даже такие “крайние” даже для своего времени подходы к данному вопросу, какие существовали в Спарте. Однако в целом, цивилизация развивалась по пути все большего сбережения детских жизней, правда, исключая периоды войн и иных катаклизмов, когда это практически не удавалось осуществить. Тем не менее в оценке конкретного положения дел в данной сфере следует учитывать все обстоятельства: объективные социально-экономические и политические условия, имеющиеся в стране, наличие специальных государственных и иных программ, нацеленных на охрану детства, приоритетные меры в ходе их осуществления и др.

Наша страна в ходе своего исторического развития находилась в отношении данного критерия (охрана детства) как в ряду других европейских государств (это относится, прежде всего, к периоду средневековья, ко второй половине ХХ в. в целом), так и на передовых рубежах (первое послереволюционное десятилетие, отдельные последующие периоды), но подчас и в «хвосте» других стран (например, середина ХIХ в., конец ХХ в.). Стоит, вероятно, отметить и тот факт, что для того, чтобы определить место России в этом оценочном ряду, требуется рассмотреть как минимум три важнейших аспекта проблемы:

1) состояние здоровья и уровень смертности детей, следовательно, меры, способствующие улучшению этих показателей, в частности, по организации здравоохранения, в частности родовспоможения и педиатрии, питания и т.д.;

2) социальное обеспечение ребенка, имея в виду главным образом наиболее социально уязвимые слои детского населения, государственную систему опеки и попечительства сирот, социальную защиту детей-инвалидов, государственную и общественную борьбу с беспризорничеством и бродяжничеством;

3) образование.

Как видно уже отсюда, данная проблема является весьма сложной и многогранной. Остановимся на отдельных ее моментах в истории Москвы, которые будут, возможно, небезынтересны с позиции сегодняшнего дня. Ведь ныне в нашей стране проблема детства, его охраны, в том числе ювенальной юстиции, защищающей права детей, представляет собой одну из острейших и актуальнейших. Замечу, что до сих пор в российском общественном сознании еще не нашла своего адекватного места значимость ювенальной юстиции, ее роль скорее понятна практикам, непосредственно в своей работе сталкивающимся с отсутствием на настоящий момент системы защиты прав ребенка, в том числе в сфере гражданского и уголовного права. Поэтому первоочередной ныне является задача донести до власть имущих и общества в целом мысль о важности всесторонней защиты детства в нашей стране, понимаемой в широком смысле слова (правовые, культурные, социально-экономические, медицинские факторы в охране детства). Без преувеличения можно сказать, что от ее решения зависит в прямом смысле будущее России.

Надо сказать, что это понимали (хотя и в более упрощенном понимании) еще в стародавние времена, когда пытались, прежде всего, спасти женщин и детей от пожаров или вражеских набегов, когда задумывались о помощи сиротам, их прокормлении, когда наконец осознали (правда, уже значительно позже) общественную и государственную важность задачи охраны детей, их воспитания и обучения. Причем эта задача вышла за рамки семьи, став общегосударственной. Конечно, современное понимание целей государственной защиты детства возникло сравнительно недавно, в ХХ в.: при этом в отдельных странах в это понятие вкладывалось порой разное содержание. Тем не менее, ушедший век позволил накопить определенный опыт в этом направлении, в том числе и не в последнюю очередь нашей страной. Однако и до того времени шло накопление знаний (в том числе путем проб и ошибок), а также практических приемов и методов спасения детей в России, где младенческая и детская смертность была традиционно высокой, особенно в голодные годы (хотя до ХIХ в., заметим, ситуация мало чем отличалась от других европейских стран).

Как уже отмечалось, потребность в призрении сирот осознавали еще в весьма отдаленные времена. Так, Ярослав Мудрый повелел учредить училище для сирот на 300 юношей, главным образом из числа подкидышей, незаконнорожденных. А в «Поучении Владимира Мономаха детям» ХII в. прямо говорилось: «По силе кормите, снабдите сироту»¹. При Иване Грозном сиротскими домами ведал церковный патриарший приказ, поскольку призрение детей-сирот уже входило в задачи государственных органов. Оказывалась помощь и в последующие века. Например, в середине XVII столетия были образованы приказы общественного призрения, ведавшие делами «сирых и убогих». В 1682 г. появился проект указа по открытию специальных домов для безродных сирот, где их обучали грамоте и ремеслу. Кроме того, весьма частой тогда была передача беспризорных детей в руки частных лиц, а также в церковные учреждения, кои использовали по своему усмотрению бесплатный труд воспитанников².

В XVIII в. в России открылось первое государственное учреждение для детей-сирот. В ноябре 1715 г. Петр I издал указ об устройстве в Москве и других российских городах госпиталей для так называемых зазорных (незаконнорожденных) детей, в которых с целью снижения количества детоубийств была введена практика «тайного приноса» младенцев через окно (чтобы не видели принесшего), как в западноевропейских государствах, к примеру, во Франции³. Он же начал настоящую войну с нищенством как массовым явлением, влекущим рост числа бездомных детей. В 1712 г. велено было «нищим по миру по Москве мужска и женска полу и ребятам и старцам и старицам милостыни не просить и по москам не сидеть», а по указу 1718 г. – «малолетних нищих и ребят, бив батоги, посылать на суконный двор и к прочим мануфактурам»⁴ . Госпитали и богадельни в то время были переполнены, в московских богадельнях на приходские средства проживало более 500 человек нищих, убогих и сирот. Но мест всем нуждающимся не хватало, в том же XVII в. проектировалась даже постройка специального приюта для «нищенских детей», однако этот проект так и не был претворен в жизнь. Поэтому детей высылали в отдаленные города (до достижения теми 20 лет) или монастыри под надзор⁵. Кроме того, еще большее распространение получила практика передачи детей-сирот на воспитание в частные руки, а достигших 10-летнего возраста мальчиков – в матросы.

Нельзя не сказать отдельно об основанном в 1764 г. в Москве Екатериной II так называемом Воспитательном доме; он был создан по инициативе влиятельного вельможи И.И.Бецкого на средства П.А.Демидова. Главной задачей этого учреждения было, по замыслу, сохранение жизни и воспитание «в бедности рожденных детей, также и призрение сирых и неимущих родильниц»⁶. В 1771 г. при Воспитательном доме был учрежден родильный приют, а годом раньше при нем были открыты ссудная касса и сохранная казна (ломбард). Воспитательный дом располагался отдельным кварталом на Солянке, на берегу Москвы-реки. В его зданиях располагалось училище для сирот (первоначально задумывалось воспитывать из сирот будущих художников и ремесленников, но позже все же были учреждены более, так скажем, приземленные земледельческие колонии для воспитанников, хотя и они просуществовали недолго). При нем на Гороховом поле состояла учительская семинария для подготовки сельских учителей, а также Румянцевское училище⁷. Однако Воспитательный дом остался в памяти москвичей как место, куда подбрасывали незаконнорожденных младенцев (причем чаще из подмосковных городов и деревень) и где была чрезвычайно высокой младенческая смертность. Причем особенно много случаев подкидывания наблюдалось в мае, марте и ноябре, меньше всего – в декабре и апреле (что наблюдалось практически из года в год). По постановлению правительства от 6 июля 1830 г. мальчиков-подкидышей следовало отдавать в кантонисты, а девочек – в прачки⁸. Тогда же все чаще стали передавать сирот в семьи, в основном крестьянские, хотя создавались и приюты, ясли (преимущественно на частные пожертвования). В первой половине XIX в. в Москве существовало Военно-Сиротское Отделение, занимавшееся бездомными подростками⁹.

На рубеже последних веков получило дальнейшее развитие дело призрения, которое находилось в ведении земских и городских учреждений, а в Москве – в ведении Правительственного Комитета. Например, им было учреждено в 1877 г. Долгоруковское Ремесленное училище для мальчиков-нищих или просто неимущих. Однако в конце 1880-х гг. из-за финансовых трудностей дело призрения перешло из ведения Министерства внутренних дел в ведение столичной Думы. В 1893 г. Работный дом, перешедший в ведение Московского городского Общественного Управления, меняет свою направленность и становится «предупредительным, а не карательным» учреждением в борьбе с нищенством в Москве¹⁰, что было немаловажным, поскольку город был наводнен безработными (1891-1892 гг. были неурожайными, что в сочетании с промышленным кризисом привело к наплыву в город бедного и голодного люда, в том числе детей). По данным на 1873 г. нищих в Москве насчитывалось около 26 тыс. человек¹¹.

Как всегда в России, большую роль в деле призрения играла неординарная личность. Например, стоит упомянуть деятельность Н.В.Лебедева, заведовавшего Работным Домом с 1897 г. по 1906 г. При нем была организована при Доме богадельня для бессрочного призрения нуждающихся, открыта библиотека, улучшено питание обитателей Дома. С его именем связано изменение отношения москвичей к этому учреждению. И если в 1897 г. в Работный Дом было доставлено полицией за нищенство 3 893 человека, оставлено на призрении – 1 302, принято по добровольному желанию – 3 358 человек, то в 1912 г. – приведено полицией 6 385 человек, а просивших о помощи 40 623 человека¹². Причем стали призреваться все: и дети, и больные, и престарелые, для чего позднее были открыты специальные отделения и приюты. Одно из таких отделений для детей в 1913 г. было переименовано в приют им. О.П.Гааза, в котором было организовано общее, ремесленное и музыкальное обучение. В 1894 г. по инициативе городского головы К.В. Рукавишникова и гласного Думы В.А.Бахрушина была создана система участковых попечительств о бедных с целью координации деятельности всех благотворительных учреждений Москвы¹³. В 1898 г. прошло первое заседание Городского

Благотворительного Совета, объединившего деятельность всех попечительств, включая приходские. А с 1900 г. при этом Совете начала работать постоянная Комиссия по различным направлениям¹⁴. Работа по социальному обеспечению беднейших слоев населения в конце XIX – начале XX вв. строилась в основном на частные пожертвования. Государственная поддержка заключалась прежде всего в согласовании деятельности, в ведении статистического учета и организации помощи в связи с конкретной чрезвычайной ситуацией, в частности, с войнами.

Так, с февраля 1904 г. начала работать специальная Комиссия по оказанию помощи беднейшим семьям москвичей при Московском Городском Управлении. Это были семьи, чьи кормильцы были призваны в армию и флот из-за русско-японской войны 1904-1905 гг. Была оказана помощь 4 598 семьям¹⁵. В годы первой мировой войны большую работу проводило созданное по инициативе москвичей в июле 1914 г. Центральное Бюро при Московском городском управлении. Из его отчета за полгода мы узнаем о самой разносторонней помощи населению, в том числе об организации детских очагов и убежищ (с сентября по декабрь 1914 г. была оказана помощь 686 детям), попечении на дому (детским отделом было израсходовано около 5 тыс. руб.), устройстве столовых (бесплатные обеды, выдачи молока и каши детям)¹⁶. Конечно, осталось много сирот: на начало октября 1915 г. было устроено в московские приюты 1 223 детей-сирот¹⁷.

Серьезных успехов в начале XX в. достигла медицина, в частности педиатрия. В этой связи нельзя не упомянуть о деятельности Г.Н.Сперанского, внесшего огромный вклад в дело охраны материнства и младенчества. Именно он впервые высказался о необходимости создания районных консультаций. И 14 марта 1913 г. открылась первая районная консультация городского попечительства о бедных Пресненской части с молочной кухней. Тогда же появились консультации при фабрике Трехгорной мануфактуры, кружок по обучению патронажному делу, образцовые ясли для детей раннего возраста на Пресне, которые позже, уже в 1918 г., стали показательными яслями для учебно-практических целей при Отделе охраны материнства и детства. К 1913 г. в Москве действовали 107 детских садов, в которых содержалось 719 детей, главным образом это были частные учреждения, а также 49 детских домов на 2.5 тыс. детей¹⁸. В 1911 г. открылся первый городской детский сад им. Кульиной на Девичьем поле, в 1915 г. появился новый тип учреждений, так называемый Дом Матери и Ребенка (на Б.Пресненской ул., 28), являющийся «трудовым убежищем для жен призванных на войну»¹⁹. Но мировая война расстроила сложившиеся ячейки по охране материнства и детства в стране и в Москве, что отразилось на росте смертности.

Серьезного прорыва в деле охраны детства удалось добиться в первые послереволюционные годы. Например, согласно декрету Совета Народных Комиссаров от 29 октября 1917 г., рабочий день подростков сокращался до 6 часов, было запрещено использовать женский и детский труд на ночных, вредных и подземных работах. К сожалению, трудности того времени не дали возможности полностью претворить положения декрета. Тем не менее в первые же месяцы советской власти государство проявило реальную заботу о здоровье и социальном обеспечении своего населения. В то же время стоит обратить внимание, что многие декреты того времени носили ярко выраженный классовый характер, хотя в отношении детей он использовался не так жестко, что показал анализ архивных материалов. И все же особое отношение именно к пролетарским детям проявлялось, что было порой обусловлено и объективными причинами. Так, в ходе обследования 1921 г. было установлено, что в детских домах до 70% сирот были дети рабочих²⁰.

Ряд декретов первых послереволюционных лет посвящен непосредственно заботе о детях. К ним относятся Постановление о необходимости усиления детского пайка в местностях, охваченных голодом, от 9 августа 1918 г., Декрет об усилении детского питания от 14 сентября²¹, согласно которому матери, кормящие детей, получали паек той же категории, что и рабочие тяжелых условий труда. Была введена особая детская карточка на дополнительное снабжение молоком, сахаром, манной крупой. В дополнении к декрету от 23 сентября 1918 г. СНК предписал всем местным советам создать в короткий срок «Фонд детского питания» путем натурального и денежного обложения населения, ассигновав Наркомздраву 40 млн. руб. для субсидирования организаций²². Только по Москве на завтраки учащимся расходовалось в месяц 506 млн. рублей²³. А в декрете от 17 мая 1919 г. было введено бесплатное питание детей в возрасте до 14 лет безотносительно к категории классового пайка их родителей²⁴, что было в то время немаловажным. В дополнение к нему 24 сентября 1919 г. было принято постановление СНК о бесплатном детском питании, по которому особое внимание обращалось на развитие общественного питания – детских столовых, других пунктов питания²⁵. И это в очень тяжелое, голодное время. По всей стране организовывались кампании по сбору хлеба в пользу детей. Создавались детские колонии, имеющие основной целью тогда вывоз детей школьного возраста в хлебородные губернии. Так, из Москвы в 1918 г. школьно-санитарным отделом было отправлено 50 человек в Аткарский уезд Саратовской губернии²⁶. В этом же году открылась лесная школа в Сокольниках, школы-санатории для ослабленных детей и т.д.²⁷. Надо сказать, революционный энтузиазм тех лет, опирающийся на предшествующий опыт, позволил в кратчайшие сроки решить первоочередные задачи по спасению детей.

Большую и слаженную работу проводил созданный в феврале 1919 г. под руководством Ф.Э.Дзержинского Совет защиты детей (СЗД) при Совнаркоме РСФСР, в декабре 1920 г. организовавшего неделю защиты детей по всей стране. Надо сказать, собранные средства позволили спасти и обустроить многих детей, сирот, беспризорников. По декрету СНК РСФСР от 9 января 1918 г. «О комиссиях для несовершеннолетних» имевшиеся на тот момент детские приюты и сиротские дома были преобразованы в государственные детские дома, в которых находились дети разных возрастов – дошкольного и школьного. Эти учреждения были в ведении специальных комиссий. Причем провозглашалось, что все дети находятся под защитой государства, что означало, что все дети без исключения находятся на государственном (бесплатном) обеспечении, тем более что призрение и благотворительность признавались буржуазными пережитками. Еще в декабре 1917 г. было принято постановление о передаче дела воспитания и образования из духовного ведомства в ведение Народного комиссариата по просвещению²⁸. Сегодня можно по-разному относиться к такому решению, но тогда это рассматривалось многими и не только в нашей стране, хотя и не всеми, как прогрессивный шаг, который к тому же привел к значительному расширению сети образовательных учреждений и программ.

Социальное обеспечение детства (как уже отмечалось, слово «призрение» стало уходить из употребления), возникшее в марте-апреле 1918 г. и с февраля 1919 г. переданное Наркомпросу, было поставлено на государственную основу и осуществлялось через три отделения: 1) несовершеннолетних; 2) дефективных-несовершеннолетних; 3) охраны материнства и младенчества²⁹. В источнике сообщалось в отношении первого из указанных, что данный отдел был создан в апреле 1918 г. с целью «воспитать беднейших, неимущих детей, – детей граждан, потерявших трудоспособность, детей красноармейцев, сирот, полусирот, беспризорных детей улицы, – в государственных учреждениях, рационально обставленных»³⁰. Для этого старые приюты (где, как во многом справедливо подчеркивалось авторами «Красной Москвы», воспитанникам внушалась мысль, что их держат из милости) были преобразованы в трудовые коммуны. Для того, чтобы укомплектовать их квалифицированными кадрами были основаны вечерние классы по подготовке руководителей, проводились лекции и т.д., был введен для контроля за этими учреждениями институт инструкторов. Кроме того, были созданы детские дома с обучением ремеслам и искусствам (в которых вводилась система самообслуживания), в частности детей обучали вязанию чулок, кружев, выпиливанию, выжиганию, лепке, пению, детей более старшего возраста – токарному, слесарному, портняжному и др. делу.

В первом полугодии 1918 г. по этому отделу числилось уже 70 детских домов, 12 колоний, 6 детских садов и 2 детских очага, в которых содержалось 9954 ребенка. К концу 1919 г. сеть детских учреждений существенно расширилась и составила 156 учреждений на 12 тыс. детей, причем подчеркивалось, что значительно улучшились врачебно-санитарное дело, а также питание детей, были разработаны нормы питания по возрастным детским группам³¹.

Интересно и упоминавшееся в источнике специальное обследование, точнее – перепись детей 1919 г. По статистике 1919 г. из почти 150 тыс. московских школьников 6% составили отсталые дети. Там же сообщалось, что 9 тыс. умственно-отсталых детей находятся в специальных учреждениях, кроме того, столько же составили так называемые дети «морально-дефективные, продукт социальных условий капиталистического общества и наследства», часть из которых были дети «преступники-рецидивисты, неисправимые, переданные в руки Юстиции для помещения их в Реформатории». К менее «трудным» относились дети «просто испорченные с порочными наклонностями (лживые, вороватые, жестокие и драчуны)», чьи деяния носили, как говорили тогда, «семейно-опасный характер», а также дети «уже определенно уличенные в проступках и преступлениях; деяния их общественно-опасны; они требуют более заботливого воспитательного воздействия, но все же исправимы»³². Всеми этими детьми занимался второй из упоминавшихся подотделов, в задачи которого входило «сделать полезными членами трудового общества детей, которых судьба или среда выбросила за борт жизни вследствие психических и моральных недостатков». К концу 1918 г. всех учреждений по московскому отделу насчитывалось 12 на 1120 детей. При этом отмечалось, что сделать предстоит еще много, тем более что в связи с трудными социально-экономическими условиями прослеживался рост детской преступности³³.

За первое полугодие 1920 г. в городе из общего количества зарегистрированных преступлений (15876) 19,7% были совершены детьми (3127)³⁴. Всего же за 1918-1919 гг. Комиссией по борьбе с детской преступностью, созданной при Подотделе (туда же доставлялись малолетние уличные спекулянты и проститутки, по освидетельствованию оказавшимися здоровыми³⁵), было рассмотрено 5200 дел о детских проступках и преступлениях, тогда как в 1912-1913 гг. в судах по делам о несовершеннолетних было рассмотрено 2300 дел. В 1920 г. по сравнению с 1919 г. возросла почти вдвое. До учреждения Подотдела дефективных-несовершеннолетних в марте 1918 г. борьба с детской преступностью, как указывалось, «не велась совершенно: были тюрьмы и наказания, исправительные заведения; в тюрьмы сажали детей даже за маловажные проступки». В исправительных домах и приютах детей воспитывали дядьки из отставных солдат и городовых, которые и воспитывали их «по-своему». После революции институт дядек был ликвидирован, персонал воспитателей увеличен, приглашены были врачи-психиатры «для наблюдения и исследования духовной личности и здоровья детей»³⁶. В начале 1920 г. отдел дефективных-несовершеннолетних вместе с детскими домами перешел в ведение Московского отдела народного образования.

Что касается опеки и попечительства, то прежние опекунские учреждения (Сиротский суд и Дворянская опека) были реорганизованы согласно новому опекунскому праву (Собр. Узак. и Распор. Раб.-Кр. Правит. №7-77 за 1918 г.). Как говорили тогда, центр тяжести опеки переносился с имущества опекаемого на его личность, воспитание и условия жизни; при этом обращалось внимание, способны ли опекуны воспитать подопечных «в трудовом, а не паразитическом духе»³⁷. Длившаяся ранее месяцами «бесконечная волокита с «дознанием» об опекунах через органы милиции» была прекращена. Для контроля за соблюдением прав ребенка проводились периодические обследования условий проживания подопечных (для этого была разработана специальная инструкция). За период с марта 1919 по сентябрь 1920 г. было совершено в Москве около 200 новых опек, пересмотрено и прекращено свыше 1 тыс. старых опекунских дел³⁸.

Непростая ситуация сложилась и со здоровьем детей. Так, В.М.Бонч-Бруевич в докладе школьно-санитарного Комиссариата народного просвещения I Всероссийскому съезду медико-санитарных отделов отмечала, что зараженность туберкулезом составляла у детей до 6 лет 55%, до 11 лет – 81%, до 14 – 93%, а среди умерших детей 5-10 лет – 11% от туберкулеза, а возрасте 11-15 лет – уже 25%³⁹. Борьба с необычайно высокой детской смертностью в России стала главным направлением в деятельности Отдела охраны материнства и младенчества, созданного в апреле – мае 1918 г. при Народном комиссариате государственного призрения (социального обеспечения), перешедшего в 1920 г. в ведение Народного комиссариата здравоохранения РСФСР. Одна из основоположников отечественной охраны материнства и младенчества В.П.Лебедева замечала по этому поводу, что статистика неопровержимо доказывает «зависимость детской смертности от уровня жизни, социального положения семьи, класса, народа. В культурной Норвегии, например, детская смертность достигает 7%, в России же – 20-40%. Ставя вопрос о социальном воспитании детей, нам придется в первую очередь решить и эту проблему – проблему понижения детской смертности»⁴⁰.

Именно поэтому в первые годы после революции 1917 г. особое внимание уделяли созданию сети учреждений, призванных в первую очередь сохранить жизнь и здоровье ребенка, спасти его от голода и инфекционных заболеваний, а также оказать максимальную помощь женщине-матери. Для этих целей создавалась целая сеть домов матери и ребенка, домов ребенка, детских домов и приютов, яслей, детских и женских консультаций, молочных кухонь и ферм и т.д. Ведь, по сравнению с Англией, Францией, США, другими развитыми странами, детская смертность в дореволюционной России была в 2-3 раза выше и составляла на 1913 г. в среднем 269 на 1000 родившихся⁴¹. Именно благодаря столь высокой детской и особенно младенческой смертности, связанной с отсутствием присмотра за детьми у большей части населения, плохим питанием, антисанитарией, безграмотностью, средняя продолжительность предстоящей жизни до революции для 50 губерний Европейской России составляла всего 32 года⁴².

До революции 1917 г. в Москве существовало всего несколько частных обществ по охране материнства и младенчества, имевших очень маленький бюджет и небольшое количество учреждений, перешедших затем в отдел Охрматмлада, как тогда называли. Но практически все пришлось создавать заново. В то же время нельзя забывать, что русская педиатрия имела давние славные традиции и что привлечение старых специалистов (таких, как Г.Н.Сперанский, А.А.Кисель, А.А.Колтыпин, В.И. Молчанов, С.И.Федынский, М.М.Райтц, С.О.Дулицкий, Г.Н.Грауэрман и др.) сыграло очень важную, а может быть, определяющую роль в постановке дела охраны материнства и младенчества. Ими, к примеру, была создана врачебно-техническая комиссия, читался курс лекций по педиатрии. Собственно говоря, их знаниями и энтузиазмом был заложен фундамент советской педиатрии, а деятельность по охране матери и ребенка после революции стала естественным продолжением прежней работы институтов подобного рода, исключая Воспитательные дома, где смертность была чрезвычайно высока. Уже упоминавшийся Г.Н.Сперанский возглавил после революции Государственный научный институт по охране материнства и младенчества НКЗ в Москве (в 1922 г.). Ему принадлежала инициатива и открытие еще в 1920 г. на Малой Дмитровке первой в России лечебницы для грудных детей со стационарным отделением, переименованной позже в «Дом грудного ребенка».

Величайшей заслугой Московского подотдела охраны материнства и младенчества явилось то, что была доказана, причем в довольно короткий срок, необходимость организации учреждений преимущественно открытого типа (яслей, консультаций, «капли молока»). Дело в том, что тогда не избежали перегибов и в этом вопросе, многие ратовали за приюты, «освобождающие мать целиком» от забот по уходу за ребенком. Однако в подобных учреждениях даже в Москве, где технические ресурсы были значительно лучше, чем в других местах, смертность достигала 40-48%; таким образом, было «неопровержимо доказано, что без грудного вскармливания дети первых дней почти неизбежно умирают»⁴³. Надо отдать должное: московские специалисты добились признания открытых детских учреждений в качестве основного направления деятельности по охране материнства и детства по всей стране.

Конечно, учреждения закрытого типа (например, Дома младенца) тоже приходилось открывать, обеспечивая главным образом подкидышей и сирот, которых осталось после войны около 5 млн. Однако такие учреждения развивались медленно и к 1923 г. Дома младенца насчитывали лишь 1500 кроваток⁴⁴. К сожалению, подкидывание в то время действительно было серьезнейшей проблемой. Только за один месяц 1924 г. в консультации по охране патронажных детей г. Москвы поступило 64 подкидыша⁴⁵. Число подкидышей достигало 15 тыс. в год, что было прежде всего следствием тяжелого социально-экономического положения в стране. В 1920 г. в 125 московских детских домах находилось 7,6 тыс. детей, в 1922 г. их количество увеличилось соответственно до 267 и 16 тыс. детей, но уже к 1927 г. это число сократилось в 2,5 раза⁴⁶. И надо отдать должное тем службам, которые в сложных условиях делали все возможное для решения этой проблемы.

Помимо указанных учреждений организовывались также летние площадки для детей, лесные школы, детские колонии оздоровительного характера, санатории (например, санаторная колония «Малютка» для детей от 1 до 3 лет, здравница «Бодрое детство»⁴⁷ и др.), вводился участковый метод обслуживания. И вновь напомним, что делалось это в тяжелейшие для страны годы послевоенного разорения, разрухи. На I Всероссийском съезде деятелей по охране детства, проходившем в феврале 1918 г. в Москве, говорилось о необходимости введения учреждений «братьев и сестер социальной помощи, которые должны обходить районы, дежурить на вокзалах, подбирать заблудившихся, заброшенных детей»⁴⁸. В то же время вспомним об определенном крене в сторону огосударствления воспитания детей; многие полагали, что нет ничего лучшего для воспитательного процесса, чем коммуна, государственная опека и т.п. Высказывались даже мнения, что со временем, когда «заботы о детях будут в большей части переложены на государство и общество, семейная жизнь утратит свое прежнее содержание»⁴⁹. К счастью, возобладал все же здравый смысл, да и не хватало средств на полномасштабное осуществление этих модных в то время идей. Тем не менее, государственная поддержка детских учреждений, вообще охраны материнства и детства (тем более что государство взяло на себя материальные гарантии охраны) оказалась крайне полезной для развития населения, особенно учитывая трудные условия того времени, а также состояние в целом здоровья, уровень смертности народонаселения.

Как показал опыт, весьма полезной оказалась введенная с конца 1921 г. должность районного специалиста по охране здоровья детей, координирующего работу врачей-педиатров. Летом 1922 г. на общей конференции врачей по охране здоровья детей приводились следующие данные. По Москве число посещений врачами учреждений составляло 34,6 тыс., причем учреждений для нормальных детей – примерно раз в неделю, для дефективных детей – два и более раз в неделю, было произведено свыше 440 тыс. осмотров. Из числа осмотренных более 80 тыс. детей нуждались в медицинской помощи, 42 тыс. человек – в усиленном питании, 32,5 тыс. – в специальной амбулаторной помощи, 3,5 тыс. – в направлении в лесные и санаторные школы⁵⁰. По губернии: 5,5 тыс. посещений врачами, 83 тыс. осмотров детей⁵¹. За этой сухой статистикой стоят сотни спасенных жизней.

Как уже отмечалось, в те годы неустанно стремились наладить детское питание. Большую роль здесь и в проведении кампании борьбы с детской беспризорностью сыграл Отдел охраны материнства и младенчества. В 1920 г. были созданы Детские чрезвычайные комиссии по борьбе с беспризорностью, Детская социальная инспекция, Фонд им. В.И.Ленина помощи детям и пр. Организовывались приемные пункты для беспризорников (например, на вокзалах находились специальные вагоны для их обслуживания, где им оказывалась первая помощь, где их кормили, мыли)⁵². Несмотря на отмеченные выше трудности, все же удалось организовать бесплатную, общедоступную медико-санитарную помощь в стране, заложить основы системы охраны материнства и детства. Здесь подчеркнем слово «система», поскольку помощь действительно была всеобъемлюща и имела правовое обеспечение.

В 1930-е гг. выросло число детских домов (хотя по сравнению с 20-ми гг., когда после войны осталось много сирот, их число значительно сократилось, см. табл.1) и приемников-распределителей, которые частично заменили собой дома ребенка и дома младенца.

В 1933 г. в дома младенца и дома ребенка Москвы поступило 5,4 тыс. сирот, из которых 2,1 тыс. были подкидышами⁵³. Из материалов комиссии по борьбе с детской беспризорностью выясняется, что в 49 детских домах содержалось на начало 1933 г. 5321 детей, на начало 1935 г. – 51 учреждение и 7221 человек⁵⁴. Детские дома в то время подразделялись на д/дома для нормальных детей, д/дома для дефективных детей, д/дома и изоляторы лечебного характера, приемники-распределители и несколько особняком стояли дома для трудновоспитуемых, как тогда называли детей с девиантным поведением. С 1933 г. появляются данные о приемнике НКВД, который не отчитывался перед местными органами (в 1933 г. в нем содержалось 304 ребенка, в 1934 г. – 1277 детей)⁵⁵. Основной задачей этого приемника являлась пересылка детей, оставшихся без присмотра взрослых, из Москвы, если тем было больше двух лет и они не были москвичами. В конце 1936 г., не считая его, в Москве имелся 51 детский дом на 6795 детей дошкольного и школьного возраста, что не отвечало «контрольным цифрам охвата детей домами» (полагалось тогда охватить 8300 детей)⁵⁶. В связи с этим была спущена директива о направлении в московские детские дома сирот, несовершеннолетних москвичей, оставшихся без родителей после суда, а также глухих детей в специальные д/дома⁵⁷, несмотря на желание их родителей.

Заметим, что в 1920-е гг. казарменная политика отрыва детей от родителей была стремительно преодолена и свою жизнеспособность показали, как мы видели, учреждения открытого типа. Однако в 1930-е гг. многое поменялось, особенно с середины 30-х гг. Даже в таком гуманном деле, как охрана детства, появились элементы начетничества и казенщины. Тем не менее оставались и честные работники этой службы, чьим трудом и удавалось спасать детей, бороться с ростом заболеваемости, порой – довольно успешно. Кроме того, надо отдать должное тому мощному созидательному заряду демографической политики первых послереволюционных лет, который не позволил полностью изменить ее направленность даже в тяжелые годы сталинского правления (например, пришлось вернуться к профилактической направленности в здравоохранении).

Даже в тяжелейшие годы Великой Отечественной войны важное значение отводилось охране здоровья детей. Лесные школы для детей, страдающих туберкулезом, которые после 1941 г. были свернуты, вновь открылись уже в 1943 г. Начали создаваться санаторные группы в детских садах и яслях, районные круглосуточные санатории и стационары на дому⁵⁸. Широко применялась в 1940-е гг. иммунизация детей. С 1943 г. увеличился и вывоз детей за город в летнее время, хотя дошкольники не вывозились, для них были организованы оздоровительные учреждения в городе⁵⁹. И все же проблем оставалось множество. Например, не хватало детских врачей. На 1 января 1941 г. в Москве насчитывалось 36,4 врачей на 1000 детей, на 1 октября 1943 г. – 23,6⁶⁰.

Конечно же, после войны осталось много сирот. 23 января 1942 г. вышло специальное постановление СНК СССР об устройстве детей, оставшихся без родителей (хотя число сирот росло и за счет репрессированных в сталинских лагерях). До войны в столице имелось 58 детских домов на 7342 человек. В самом начале войны 54 дома (6742 детей) были эвакуированы, но с 1942 г. сеть детских домов быстро восстанавливается и на июль 1948 г. их число составило 46 на 4770 детей. Кроме того, с 1942 г. по июнь 1948 г. было передано на опеку и попечительство свыше 24 тыс. детей, на патронирование – 2 тыс., а на усыновление – почти 5 тыс. детей. Создавались специальные фонды для организации детского питания, специальные столовые усиленного и диетического питания для детей от 3 до 13 лет, расширялась сеть молочных кухонь, которая тем не менее и с окончанием войны не достигла довоенного уровня (в 1946 г. их было 20 против 29 в 1940 г.)⁶¹. И все же проблем оставалось множество.

В послевоенном 1946 г. было 13 домов ребенка против 9 в 1945 г., а также 10 общегородских детских туберкулезных санаториев⁶². Но большое число сирот и подкидышей требовало дальнейшего расширения сети детских домов. В конце 1948 г. в Москве уже работали 20 домов ребенка, не считая Центральный приемник-распределитель, в 1949 г. – 21 дом ребенка на 1850 коек⁶³. За 1948 г. в детский распределитель поступило 1453 человека, из которых 3% были круглыми сиротами, 18% – подкидышами, 79% – от родителей (приблизительно половину составляли дети матерей-одиночек, остальные были детьми тяжело заболевших или арестованных родителей)⁶⁴. Здесь же отмечалось, что по сравнению с 1947 г. число подкинутых детей снизилось в 5 раз, но увеличилось поступление от одиноких матерей. Кроме того, отмечалось значительное сокращение числа детей, страдающих гипотрофией и рахитом⁶⁵. В том же 1948 г. было отдано на патронат 136 детей.

В последующие годы система опеки и попечительства, сиротских учреждений, естественно, не раз менялась, но некардинально (если не считать постановления Совмина от 17 апреля 1988 г. о создании детских домов семейного типа, ряда др. шагов). После распада СССР ситуация в сфере охраны детства претерпела существенные изменения, что было связано и с объективными факторами. Так, в конце 1990-х гг. более 90% детей, находящихся в детских домах, являлись социальными сиротами, т.е. сиротами при живых родителях (с 1996 по 1999 г. число д/домов возросло на 229, а число воспитанников- на 12 тыс. человек, а всего их было в 1998 г. более 620 тыс.⁶⁶). Вновь у нас появились беспризорники, коих в столице и области насчитывается порядка 2 млн., по сообщениям СМИ. К сожалению, принятый 24 июня 1999 г. Федеральный закон «Об основах системы профилактики безнадзорности и правонарушений несовершеннолетних», хотя и соответствует общепринятым международным нормам, не смог решить данную проблему⁶⁷, а в чем-то даже усугубил положение детей (в спецприемники теперь попадают лишь малолетние правонарушители, на улице же остаются остальные беспризорники). Причем эта проблема настолько остра, что требует неотложного решения и всемерной помощи со стороны государства и общества в целом.

Впрочем, не менее сложны и актуальны такие вопросы, как социальное обеспечение детей-инвалидов, доступное всеобщее образование, судопроизводство и условия отбывания наказания несовершеннолетними, обустройство отбывших наказание молодых людей, вопросы усыновления (по данным Прокуратуры, ежегодно из России в конце 90-х гг. вывозились за границу более 6 тыс. сирот, зачастую нелегально, судьба которых неизвестна) и др. Хотя здесь есть позитивные примеры: весной 2000 г. вступили в силу правительственные постановления по проблемам усыновления детей и условий их пребывания в новых семьях. Однако эта проблема не решалась почти 10 лет.

Лишь сейчас всерьез задумались и над проблемой ювенальной юстиции как специфической подсистемы правосудия⁶⁸, хотя к ней можно подходить и с более широких позиций. В частности, хотелось бы обратить внимание, что многие из этих сложнейших проблем не были столь животрепещущи, если бы на деле больше внимания уделялось обществом и государством (собственно, и призванным для решения этих задач) социально-экономическим условиям жизни детей в России (по крайней мере, не было бы голодных детей, детей без крыши над головой или заброшенных родителями-пьяницами, неграмотных детей и т.д.), вопросам воспитания и образования (которое, замечу, требует не жесткого контроля со стороны правительства, как ныне заявлено Премьером, а реальной поддержки). Наш же собственный опыт показывает, что и в самых тяжелых условиях государство способно скоординировать действия (в том числе широкой общественности, а сейчас без развития институтов гражданского общества не мыслится решение социальных задач) по охране детства, может наладить деятельность учреждений, призванных охранить жизнь и здоровье будущего страны, учитывая имевшиеся промахи, но и удачи. Однако приходится констатировать, что нас не очень-то учит наша же собственная история, которую в нашей стране каждый раз пытаются заново переписать.